Такое впечатление, что Константин Ильковский через год после назначения временно исполняющим обязанности губернатора Забайкальского края похудел. В остальном без перемен – лёгкая щетина, брюки, простая рубашка и вечно жужжащий в кармане телефон. Галстука в воскресенье вечером у губернатора региона нет. Зато есть полтора часа на интервью для ИА "Чита.Ру".

Со времён Равиля Гениатулина в первой приёмной на восьмом этаже здания на Чайковского, 8 почти ничего не изменилось – пасторальная сельская панорама на стене, старый телевизор и видавшая виды мягкая мебель в кожаной обивке. Из новшеств только большой аквариум. В кабинете изменений тоже немного. У Гениатулина на столе не было компьютера, у Ильковского – есть. На месте картины с заснеженными горами – карта Российской Федерации и прилегающих стран. На когда-то пустовавшей стене в дальнем левом углу – большая карта региона.

К карте России Ильковский за время интервью подходил трижды, и пальцы ходили, в основном, вдоль российско-китайской границы на востоке края – губернатор уверен, что многострадальная дорога Нарын – Лугокан не должна заканчиваться не только в Газимурском Заводе, но даже и в несколько эфемерном Лугокане. Рельсы в перспективе 10 лет, согласно убеждениям Ильковского, должны дойти от Борзи до Могочи.

"Это не бизнес"

– Прошёл год с вашего назначения. Многие уже дали оценку тому, что вы сделали, чего не сделали. Вы таких оценок ещё не давали. Каковы основные итоги? Что не удалось?

– Не сделано значительно больше, чем сделано. Предыдущая моя деятельность и жизнь были так или иначе связаны с предпринимательством – хозяйственной работой, где результаты и задумываются, и реализовываются быстрее. Можно, конечно, и здесь иногда ломать через колено, но я уже убедился, что это не приносит должного результата.

К моменту выборов в сентябре я уже определился, что много хорошего задумывалось до нас, поэтому наиболее острые проблемы просто надо доводить до конца как можно быстрее. Чтобы люди в Степи у нас не мучились, чтобы в Шилке не мёрзли, чтобы всё-таки "Норильский никель" и на себя по-другому посмотрел, и мы ему оказывали бы реальную, деятельную поддержку, и целый ряд других вопросов – какие-то чуть побольше, какие-то чуть поменьше. Чтобы соглашение с Краснокаменском, которое подписали с ППГХО и с Росатомом, было не просто декларацией, а стало рабочим документом. Чтобы те возможности, которые правительство Российской Федерации для нас открыло, стали реальностью. Где-то на грани фола начали эти действия, но другого варианта просто не было.

Мы совершенно по-другому начали работать с Российской Федерацией, и это тоже принесло свои результаты. Не так давно подошла статистика: у нас федеральных денег, которые были привлечены в 2013 году, по сравнению с 2012 годом, больше на 40%. А каких-то суперсерьёзных или сверхусилий мы ещё не приложили совсем, ещё нет какой-то стройной системы.

– Результат на выборах был очень сильный. В ночь на 9 сентября вы назвали уровень доверия запредельным. Есть ощущение, что этот уровень к настоящему времени вырос или понизился? Чувствуете поддержку населения?

– Поддержка, безусловно, есть. Я, конечно, сейчас меньше езжу, чем во время выборной кампании, но равно стараюсь использовать любую возможность для того, чтобы с людьми встретиться и пообщаться, в том числе через интернет. И поддержку, безусловно, ощущаю. Снизился ли уровень доверия – об этом сложно говорить, но, наверное, да, потому что всё равно люди хотят, чтобы перемены были более быстрыми. В общем-то, как и я сам хочу. Поэтому я не обольщаюсь на этот счёт. Люди хотят, чтобы были какие-то суперрешительные действия, например, по отношению к той же мэрии Читы. Но ещё раз говорю: это не бизнес, это немного другое.

Сложные перспективы

– Весь ли край удалось объехать? Как эти поездки изменили отношение к региону?

– Я не был ещё в шести муниципальных районах: например, в Каларском, Ононском, Приаргунском, Нерчинско-Заводском районах. А в большинстве остальных побывал, и не только в районных центрах, но и в более мелких населённых пунктах на тех или иных предприятиях. Где-то уже по нескольку раз. Конечно же, они не могут изменить моё отношение к той или иной проблеме. Другое дело, что цель любой поездки – акцентировать внимание на чём-то. И, акцентируя это внимание, ты сверяешь часы для себя – правильно ли ты представляешь эту проблему, нужна ли какая-то корректировка, и то, что мы делаем, – оно вообще людям надо или нет? Поэтому сказать, что ты приехал, и это в корне изменило твоё представление о данной проблеме или территории, – безусловно, нет. Иначе это говорило бы о том, что ты живёшь в какой-то параллельной жизни: ты приехал – о! оказывается, жизнь-то совсем другая! Но, к счастью, такого не происходит.

– Вы до Чары доберётесь в этом году?

– Обязательно. Но я хочу приехать на место с "Металлоинвестом" (горно-металлургический холдинг, владеет лицензией на разработку крупнейшего в России Удоканского месторождения меди – А.К. ). К величайшему сожалению, пока сложно говорить о каких-то решениях в освоении Удоканского месторождения, поэтому наши все контакты происходят здесь, в Чите, или в Москве. Но в Чаре я обязательно побываю.

– Каковы, с вашей точки зрения, перспективы Удокана? Немногие уже верят в то, что действительно начнётся добыча когда-то.

– Перспективы Удокана сложные. Так бы откровенно и сказал, несмотря на то, что я оптимист, причём, оптимист воинствующий. Его освоение начнётся уже за пределами моего руководства регионом, потому что сам по себе в горно-технологическом смысле объект очень сложный. Я в институте ещё учился, а это было уникальное крупнейшее месторождение. Уже 30 лет прошло, как институт закончил, а оно всё так же продолжает быть уникальным крупнейшим месторождением. Я всё время привожу пример: в Иркутской области есть золоторудное месторождение Сухой Луг. Они вместе с месторождением Homestake в Канаде были открыты в одно и то же время, примерно в 1891 году, больше ста лет назад. Так оттуда уже больше тысячи тонн добыли, а для нас это всё равно перспективнейшее крупнейшее месторождение, хотя они по качеству примерно одинаковы между собой. Примерно такая же ситуация и с Удоканом. На сегодняшний день нет технологии, которая бы позволила эффективно это месторождение отработать.

– Вы бываете за пределами региона чаще, чем ваш предшественник. Насколько часто вообще приходится выезжать за пределы региона? Это всегда необходимость или иногда хочется хлебнуть столичного воздуха?

– Основа всех этих поездок – это, конечно же, необходимость. Краю не хватает позиционирования на федеральном уровне. Считаю, что мы должны стучаться по любым вопросам в федеральный центр, не готов согласиться с тезисом, что мы не должны федерации докучать. Федерация принимает решения, сегодня все деньги там.

Последние несколько лет ежегодно почти на 200 миллиардов рублей сокращаются внутрирегиональные инвестиции. И вместе с тем практически на такую же сумму, даже несколько больше, растут в эти же территории инвестиции федеральные. То есть, у нас региональных денег становится всё меньше, а федеральные деньги продолжают работать по целому ряду программ. И если не будем стучаться, то ничего и не получим.

В прошлом году мы получили значительно больше денег, чем все субъекты Российской Федерации, на поддержку малого и среднего бизнеса, на строительство жилья для ветеранов Великой Отечественной войны, на детские садики. Потому что стучались. Другое уже дело – заставить эти деньги эффективно работать на территории. Это второй вопрос, не менее значимый, если даже не более значимый.

Сегодня усилия, которые мне, как губернатору, надо приложить в федеральном центре, несоизмеримо меньше, чем любому из чиновников администрации края. Так, к величайшему сожалению, выстроена система. Поэтому приходится ездить. Мне не составляет труда утром улететь, вечером из Москвы прилететь.

То, о чём вы говорите, – хлебнуть воздуха, – это тоже имеет место быть, но в том смысле, что надо постоянно быть в курсе дела, что там творится. Потому что когда уже проект того или иного постановления сделан, например, по распределению средств, вклиниться в него практически невозможно, потому что всё уже поделено. А вот когда он ещё только задумывается – а об этом можно узнать только в результате неформального общения – тогда можно добиться своей доли, весьма и весьма большой. Поэтому поездок много и будет много.

– По-прежнему живёте в гостинице или переехали куда-то?

– Нет, пока ещё в гостинице.

– Так и будете жить?

– Нет, безусловно, перееду. Просто у нас с супругой мнения разошлись, где мы должны жить. Мне надо, чтобы я жил рядом с работой. И так оно случалось в жизни, что дальше, чем 15 минут пешком от работы, я никогда не жил.

– На работу всё время на машине или пешком удаётся ходить?

– Пешком хожу. Особенно в выходные, праздничные дни.

Парадоксы вертикали

– Можно ли сказать, что за этот год уже полностью сформирована команда, с которой будете работать ближайшие четыре года?

– Нет, конечно. Команда – это, в первую очередь, работа друг с другом, а не на первое лицо. Когда нет развитых горизонтальных связей, команда работает только на вертикаль, она очень уязвима. И мы не исключение. У нас зачастую заместители председателя правительства и губернатор выступают в роли диспетчеров. Существует огромное количество вопросов, которые министры и заместители председателя правительства могут решить между собой. Но сложилось так, что надо обязательно использовать диспетчера. Моя задача – сформировать тесные горизонтальные связи, чтобы тот же министр спорта видел, где он в орбите министерства образования; где министерство социальной защиты в орбите министерства спорта, и наоборот. Когда каждый будет видеть, где их орбиты пересекаются, тогда будет команда эффективная. У нас сегодня происходят иногда парадоксальные вещи: министры с удивлением узнают, что они пытаются внедрить какое-то ноу-хау, которое в другом министерстве уже давно реализовано.

– Хватает людей для назначений на ключевые должности? Нет критического кадрового голода?

– Нет. Я сравниваю с другими территориями, и хочу сказать, что у нас огромное количество достойных людей. Выбор есть.

– У меня впечатление, что слишком многие люди, которые с вами работают, смотрят вам в рот, принимают вашу точку зрения без споров и сопротивлений. Хватает ли людей самостоятельных и нужны ли они в команде?

– Безусловно, нужны. Я по натуре своей такой человек: пока решение ещё не принято, готов любые точки зрения выслушивать. Когда обсуждаем какой-то вопрос, совершенно не связываю человека с тем, что он говорит, не персонифицирую. Но когда решение принято, тогда мы его должны исполнять.

Стараюсь по мелочам министров, заместителей председателя правительства не дёргать, чтобы у них была свобода в принятии решений. При этом, конечно, у меня есть собственный взгляд на вещи. Не говорю, что всегда правильный, но считаю своим долгом высказать точку зрения очень аргументированно, иногда очень жёстко.

А кто сегодня может в рот заглядывать? Алексей Иннокентьевич Шеметов, что ли? Нет, мы с ним работаем очень долго, он очень самостоятельный человек. Вместе мы команда. Или тот же Рева Георгий Васильевич? Тоже человек, у которого огромнейший опыт, своё мнение собственное, свой взгляд. Чабан Сергей Николаевич – можно так практически всех перечислить. Конечно, есть такие люди, которые колеблются вместе с линией руководителя. Люди разные.

– Многие после вашего прихода опасались, что вы начнёте управлять регионом как бизнес-единицей. Нет ли такого перекоса и удалось ли перестроиться на рельсы управления регионом, а не компанией?

– Безусловно. Это очень разные вещи – когда ты руководишь бизнесом, производством, там все решения принимаются очень жёстко. Тем более, в энергетике, потому что, особенно на севере, от неё зависит физическое выживание людей. Если ты там мямля, то ничего хорошего из этого не получится. Здесь в каких-то вопросах надо отступать, в каких-то искать более глубокие компромиссы, и никуда от этого не денешься. И это правильно.

Я общаюсь со своими коллегами по другим территориям, вижу, что мы правильно сделали, когда выстроили систему управления нашим Законодательным собранием по образцу и подобию Государственной Думы. У нас на сегодняшний день все партии имеют освобождённых работников – заместителей председателя Законодательного собрания, председателей комитетов, заместителей председателей комитетов. И я считаю, что это правильно. Огромное количество народа проголосовало за коммунистов, например, поэтому у них обязательно должен быть там представитель освобождённый, у них трибуна должна быть своя, и они должны иметь возможность те или иные свои обещания или пожелания к ним со стороны людей пытаться реализовывать. Я знаю многих руководителей субъектов, которые говорят: "Не, ничего подобного. Есть партия власти. Хотите иметь какие-то должности – завоюйте большинство, тогда вы будете диктовать свои условия". Не согласен с такой постановкой вопроса.

– Насколько часто приходится включать технологии ручного управления?

– К величайшему сожалению, постоянно. Конечно, должна работать система. Но система более низкого уровня берёт пример с системы более высокого уровня. Особенно это касается реализации тех или иных проектов. Тот же пример – завершение строительства железной дороги в Газ-Завод, строительство линий электропередач. Несмотря на то, что существуют и постановление правительства Российской Федерации, и масса соглашений, без ручного управления, когда надо сводить между собой интересантов, быть диспетчером между ними, пытаться найти или помочь им найти друг с другом компромиссы, невозможно ничего сделать.

Взять аэропорт Читы. Его состояние нас не устраивает – ну, не лицо он города и края сейчас. Мы встретились с собственниками: "Вас разве устраивает это? – Нет, не устраивает. – Так давайте вместе что-нибудь сделаем? Прибыль есть у аэропорта? – Есть. – Что, уж прямо нет возможности её вложить? – Есть возможность вложить. – А чего не вкладывали? – Да вроде задачи такой никто не ставил. – Есть желание? – Есть желание. – Ну и давайте сделаем это дело!" И сейчас смотрю, уже перешагнули за те цифры, которые изначально говорили, раза в два. Я уж и не ожидал, что они так увлекутся. Тоже один из примеров ручного управления.

Воздушные перемены

– Полгода назад мы говорили о некоем менталитете краевых чиновников, который хотелось бы поменять в сторону большей эффективности. Начало что-то меняться?

– Воздушное пока, но ощущение есть. Видно, что у тех, кто является руководителями направлений, всё больше возникает желания поработать не на бумагу, а на результат.

– Я слышал за неделю сразу от двух никак не связанных между собой людей, что выросла скорость принятия решений в правительстве. Так ли это и за счёт чего удалось добиться?

– Немного быстрее, да. Потому что скорость принятия решений – это тоже один из элементов эффективности деятельности. Дальше можно критиковать, но убеждён, что лучше принять решение, чем его не принимать. Считаю, что принимать решения стали быстрее немного, хоть и не так, как нужно.

– Есть какое-то сопротивление предыдущей власти?

– Нет. С уважением к Равилю Фаритовичу отношусь, в том числе и в этом вопросе, всё очень достойно.

– Никто палки в колёса не вставляет?

– Нет.

– Ключевые кадровые решения – исключительно ваши, или кого-то приводят за руку?

– Окончательное решение я всегда принимал сам. Но орбиты же должны быть пересекающимися, и я старался делать так, чтобы обсуждалось несколько кандидатур на ту или иную позицию.

Должности для камикадзе

– Почему до сих пор не назначен министр экономического развития?

– Сегодня Алексей Викторович Сидоров исполняет обязанности, это испытательный срок определённый. И он это знает.

– Минобразования было одним из тех органов исполнительной власти, где министра год почти не было. Сложилось ощущение, что Чумилину несколько раз предлагали, он отказывался, потом его всё-таки уговорили.

– Это правда. Когда в октябре мы приступили к формированию правительства после выборов, я сразу предложил эту должность Анатолию Георгиевичу. Он отказался тогда. Но он выждал паузу, и я выждал паузу, и, в конечном итоге, назначение состоялось.

– Почему был уволен Вертипрахов (Владимир Вертипрахов, проработал в должности временно исполняющего обязанности министра сельского хозяйства и продовольствия с марта по сентябрь 2013 года – А.К. )? Кто рекомендовал его кандидатуру?

– Владимир Георгиевич, я считаю, в некоторых аспектах в своей отрасли – величайший профессионал. Но руководство таким министерством – это, во многом, ещё и политическая работа. Ты должен быть воспринят селянами. Потому что село – это, помимо экономики, ещё и жизнь. У него, к величайшему сожалению, не получилось. И тут, наверное, не столько его вина, сколько, может быть, моя, что я вовремя именно такую задачу перед ним не поставил.

– Могло сложиться мнение, что кандидатура нынешнего министра сельского хозяйства – это протекция главного федерального инспектора (Николай Гантимуров в 2000-х годах работал замом главы администрации Читинской области по вопросам сельского хозяйства, до назначения на должность инспектора возглавлял региональное управление Россельхознадзора; нынешний вице-премьер Виктор Якимов, курирующий в правительстве края АПК, работал в ведомстве Гантимурова начальником отдела – А.К.). Насколько оно верно?

– То, что мы с главным федеральным инспектором Гантимуровым обсуждали целый ряд кандидатур, – это факт. Я считаю Николая Илларионовича человеком, который авторитетен в этой области. Он авторитетен, в том числе, и на земле, он авторитетен в селе, и поэтому, конечно же, я с ним обсуждал целый ряд кандидатур, которые он предложил. Это не единственная кандидатура была. Но уж всё-таки кого назначить – это было только моё решение, потому что я целый ряд предложений выслушал, и сам уже знал многих людей – и глав администраций, и руководителей хозяйств.

– Считаете ли вы нормальным, что о назначении Чумилина исполняющий на тот момент обязанности министра образования Андрей Томских узнал из новостей. То же самое про 47 уволенных сотрудниках администрации губернатора – они об этом тоже из СМИ узнали.

– Андрей Александрович (Томских – исполнял обязанности министра после того, как его предшественница Наталья Жданова была выбрана спикером законодательного собрания – А.К.) был на должности первого заместителя министра образования, и на период отсутствия министра исполнял обязанности. Все об этом знали, и он тоже. Да, понятное дело, что он как первый зам – один из претендентов на эту должность, поэтому ты вправе рассчитывать на то, что ты тоже можешь быть назначен. Но в то же время, ты и сам должен понимать, что можешь быть и не назначен.

А о том, что произойдут сокращения в администрации, тоже все прекрасно знали, потому что у нас избыточная численность сегодня. Даже та, которая сегодня утверждена, считаю, что она тоже избыточна.

– Удовлетворяет ли вас работа министра здравоохранения Михаила Лазуткина?

– Меня удовлетворяет. Эта должность для камикадзе отчасти – проблем в здравоохранении накопилось огромное количество, и они начали копиться не в 2013 году, ситуация начала развиваться где-то с 2011 года. На 1 января 2012 года кредиторская задолженность в отрасли была 44 миллиона рублей. На 1 января 2013 года она возросла в десять раз, и уже была 450 миллионов рублей. На 1 января 2014 она достигла 960 миллионов рублей, ещё в два раза увеличилась. Кто бы ни пришёл сегодня, он всё равно столкнётся с молотом и наковальней. С одной стороны, есть врачебное сообщество, и его интересы надо учитывать, но, с другой стороны, всё это сообщество не ради себя работает, оно работает на пациента. Поэтому считаю, что сегодня государство, и в том числе Забайкальский край для медицинского сообщества делает очень много.

И что бы мы там ни говорили, а заработные платы увеличились кратно! Я же не слухами пользуюсь, а встречаюсь с огромным количеством людей, все критикуют нас за то, что где такая средняя? Кто получает такую среднюю? Так кто получает – врачи и получают. Любую больницу возьмём. Возьмём первую городскую больницу: средняя заработная плата у врачей – 43 тысячи рублей. Возьмём Шилкинскую больницу – средняя заработная плата 41 648, почти 42 тысячи рублей. Всё. Средняя зарплата у врача – 37 тысяч рублей. Это факт. Объективнейший факт. Никакого другого варианта здесь нет. Конечно, есть те, которые получают 50 тысяч, и 15 тысяч. Но есть и те, которые получают по 100 тысяч. И это не заместители главных врачей, не главные врачи, это врачи. Есть справедливая критика о том, что это не ставка, а это работа на нескольких ставках. Тоже совершенно нормально к этому отношусь, потому что это так в медицине исторически сложилось с советских времён ещё. Средний коэффициент совмещения по Краснокаменску – 2,9. Вы можете себе представить, что проходчик работает на три ставки? Или губернатор здесь руководит, ещё Хабаровским краем успевает поруководить, и Амурской областью? А у врачей это норма, потому что так исторически сложилось.

При этом я полностью согласен с врачебным сообществом, что это соотношение между базовой оплатой и всевозможными стимулирующими надбавками должно быть изменено. С другой стороны, оно должно быть более прозрачным и понятным. Поэтому сейчас и министерство здравоохранения, и министерство образования работают над новой системой оплаты труда. В конечном итоге, мы должны человеку гарантировать, что ты работаешь, например, 18 часов в неделю в школе, у тебя должна быть достойная заработная плата, или у врача средняя заработная плата должна быть при максимальном коэффициенте совмещения, например, 1,4. А дальше уже хочешь – меняй коэффициент совмещения, чтобы больше зарабатывать. Но при этом хочу сказать, что пациента тоже ведь нельзя забывать. Мы же видим, сколько у нас нареканий сегодня в здравоохранении. Огромное количество.

– Слышите вы эту критику?

– Конечно, слышу. Был, к примеру, вопиющий случай. У меня и электронная почта открыта, и телефон достаточно доступен. Мне звонит внучка человека из района и говорит: к деду отношение в больнице – его привезли оттуда, а его выгоняют из больницы, ему 80 лет. Постарался команды дать тут же, моментально. Но пока разбирались, человек умер. Это что, зависит от зарплаты врачей, что ли? От того, что она высокая или маленькая? Нет, это зависит от того, что система перестала быть ориентирована на человека. Она непонятно на что на сегодняшний день ориентирована. И дело тут никак не в зарплате.

– Все ждут, когда вы предложите какую-то свою кандидатуру на пост мэра Читы. Будете ли вы эту кандидатуру предлагать или нет?

– Я заинтересован в том, чтобы между правительством края и мэрией Читы было полное взаимопонимание, чтобы мы, в конечном итоге, работали на единую цель. Поэтому я, конечно же, заинтересован в том, чтобы мэром оказался не случайный человек. И отвечу честно: да, свою кандидатуру предлагать буду.

– Когда?

– В марте.

– Определились с человеком?

– Окончательно ещё нет. Есть достойные люди.

Законодательные инициативы

– Законодательное собрание было сформировано так, чтобы продолжать выполнять решения, которые принимает исполнительная власть?

– Сказать, что Законодательное собрание – это какой-то не самостоятельный орган, ни в коем случае нельзя. Есть вопросы, которые мы с ними обсуждаем достаточно жёстко, и мне приходится с ними соглашаться. Другое дело, что есть инерция, есть привычки – не самим предлагать и разрабатывать те или иные законы, а ждать, когда предложит исполнительная власть. Но со своей стороны подталкиваем их к тому, чтобы они тоже инициировали внесение изменений в законодательство по целому ряду вопросов. Но пока сегодня, действительно, законодательных инициатив от исполнительной власти несоизмеримо больше, чем от законодательной.

– Кандидатура нынешнего спикера Натальи Ждановой была предложена вами?

– Мною и только мною.

– Один из последних законопроектов, который вызвал достаточное количество споров, – это определение размеров заработных плат членов правительства, и попытка была сразу провести закон по определению размера зарплаты всех чиновников вообще. Зачем это было сделано? Почему с такой поспешностью?

– Нет, это не поспешность. Мы же согласились с тем, что давайте возьмём тайм-аут, ещё пообсуждаем. Да, традиционно лучше провести сразу в нескольких чтениях, чем только в одном, но сейчас идёт процесс обсуждения.

Что касается, собственно, заработных плат, то здесь подхожу с менеджерской точки зрения. Не может быть у всех министров одинаковая заработная плата. Сегодня получается, что все заместители одинаково получают, все начальники управлений одинаково получают, но они же по-разному работают-то. А внесение изменений в оплату их труда – это очень сложная и продолжительная процедура. Поэтому считаю, что и у меня, и у министров должно быть право оперативного реагирования на заработную плату. Уравниловка ни к чему хорошему не приводит. Точно так же, как и у вас. У вас же не все корреспонденты одинаково получают?

– Нет.

– Есть действительно признанные люди, на которых держится издание, а есть новички, которые достигнут этого уровня, но не все.

– У нас зарплату журналистов определяет математика – сколько он написал, как это соответствует поставленным планам, как это, в итоге, почитали, а у вас определяет зарплату губернатор. Это же как стимулирующие надбавки врачам – зависит от личных отношений в том числе.

– Согласен с вами, но лишь только про "в том числе". Но это было всегда, и будет всегда, и я в этом ничего страшного не вижу. Это минимальный процент от системы. Считаю, что эти изменения в законодательство – и я их инициировал – правильные, и буду на них настаивать.

Зарплата на благотворительность

– Себе какую зарплату установите?

– Вся вертикаль заработных плат считается от первого лица – первый зам получает 90% от губернатора, просто зам – 80%, министр – 75 или тоже 80. Для меня заработная плата – это вообще ничто. Большую часть своей заработной платы, если не всю, я всё равно отдаю на благотворительность. Я всю жизнь занимался предпринимательством, всю жизнь был в производстве, у меня есть в доверительном управлении компании, есть и доходы, которые приносят мне следующий доход, это нисколько не противоречит законодательству. Поэтому, как говорил герой одного известного фильма, "жить на одну зарплату" мне сегодня не приходится. Для меня зарплата вообще никакой роли не играет. Но она формирует следующие зарплаты. Сегодня законодательством не определено, сколько должен губернатор получать, и, сравнивая те или иные соотношения в соседних субъектах, считаю, что губернаторская зарплата должна быть в пределах 250-350 тысяч рублей.

– Я несколько раз слышал мнение, что вы пришли на пост губернатора, чтобы позже возглавить министерство энергетики Российской Федерации. Есть такая цель?

– Нет, у меня такой цели точно нет. С поста председателя подкомитета по энергетике в Государственной Думе шаг в министерство энергетики был гораздо более простой, чем такой сложный – через регион.

– Ещё одна из ходящих по городу историй заключается в том, что вы покинете регион уже осенью 2014 года.

– Во всяком случае, мне об этом ничего не известно. Даже об этой истории. Я везде очень подолгу работал. В Депутатском ГОКе я работал 12 лет, из них только шесть лет был главным инженером комбината. В "Якутскэнерго" я почти десять лет был генеральным директором. Госдума – был скоротечный немного процесс. Но это и работа немного другая. То, что я сегодня делаю, мне крайне интересно. С другой стороны, я тоже прекрасно понимаю, и думаю, что и все прекрасно понимают, включая и тех, кто принимает решения о моём будущем: не сделав что-то здесь, претендовать на что-то другое практически нереально и невозможно. И потом, мне сегодня уже не 30 лет.

– Планы на один губернаторский срок, два срока?

– Я бы так точно не загадывал. Уверен, что один губернаторский срок уж точно отработаю. А дальше уже много будет зависеть от того, что будет сделано, какие настроения будут в обществе.

– В 2014 году потребность на реализацию майских указов в Забайкальском крае составляет 21,6 миллиарда рублей, а в бюджете есть 3,2. Как будет решаться проблема?

– Разница такая, потому что не приняты решения, как федеральные деньги, которые выделили на решение указов, будут распределены по регионам. Когда будут распределены все деньги, мы предполагаем, что выходим на 6,5 миллиарда. Указы президентские безусловные, мы обязаны их выполнять, потому что за ними стоят люди Мы понимаем, что по некоторым позициям придётся нам делать внутренний секвестр, чего бы очень не хотелось делать. Поэтому мы сейчас активнейшим образом с министерством финансов работаем.

От Борзи до Могочи

– Как вы оцениваете реализацию проекта Амазарского целлюлозно-бумажного комбината? Есть точка зрения экологов, которые считают, что это ширма для вывоза в Китай круглого леса.

– Поправлю немножко. Не целлюлозно-бумажного, а целлюлозного, то есть, он не предусматривает производство бумаги. Вообще, я к этому проекту отношусь очень положительно. За Байкалом ни одного подобного предприятия нет, никто ни бумагу, ни целлюлозу не производит. Вместе с тем, считаю, что если собственник будет в полной мере выполнять российское законодательство как технологическое, так и природоохранное, мы получим минимальный ущерб природе. Говорить, что мы не получим ущерба, конечно, невозможно – понятное дело, что в основе любого целлюлозного комбината лежит вырубка леса.

Но есть законодательство, и мы ему должны чётко следовать. И мы самые жёсткие меры будем предпринимать для того, чтобы всё состоялось в рамках проекта. И даже сегодня нас упрекают уже в том, что они лес заготовили, а вывезти его не могут, и он гниёт. А мы им говорим: "Ваша цель – не лес заготавливать и туда древесину отправлять, ваша задача – перерабатывать эту древесину здесь, на месте. Будьте добры, перерабатывайте". Когда они говорят: "Давайте мост построим", – мы говорим: "Вы стройте комбинат, когда мы увидим, что он работает, тогда мы будем со своей стороны заниматься мостами, переходами зимними".

– Построят?

– Комбинат? Есть у меня уверенность, что построят. Уверенность эта зиждется на том, что сделаны большие закупки оборудования.

– Ещё один проект, связанный с китайскими инвестициями, это Нойон-Тологойское месторождение. Были ли вы в Нерчинско-Заводском районе? Если не были, то собираетесь ли посещать это предприятие, и, вообще, какое отношение к этому проекту?

– В Нерчинско-Заводском районе пока не был. Предполагаю, что в первом полугодии этого года там обязательно побываю, и в том числе и на этом предприятии. Отношение к предприятию самое положительное. Я считаю, что эта провинция начала у нас проявляться в комплексе только в последнее время – юго-восточный кластер, куда входит и Амазарский комбинат. Мы сегодня строим железную дорогу Борзя – Газ-Завод – Лугокан, и у нас дойти до Могочи остаётся совсем немножко. И непонятно, почему не было принято решение в самом начале, почему мы эту дорогу сразу не задумывали до Могочи, до Амазара? И тогда бы не стоял сегодня вопрос ни по строительству никаких мостов здесь.

Провинция – это золото, медь и полиметалл. Она очень похожа на провинцию Восточного Казахстана, где существует Лениногорск, Усть-Каменогорск, Зырьяновск. Поэтому я крайне заинтересован в этих предприятиях, в этих инвестициях, но должна быть глубокая переработка, на чём мы будем всячески настаивать. Мы сделаем всё, чтобы не допустить вывоз руды, чтобы мы получили от инвестора чёткое представление, что да, вот он, график проекта. На начальном этапе это концентраты, но вы нам покажите, когда начнётся металлургический передел? Потому что мы же тоже прекрасно знаем, чем занимаются китайцы на той стороне – у них желание руду возить туда, там получать концентраты, и там получать, в конечном итоге, конечный металл.

– А Берёзовское железорудное месторождение?

– Всё в совокупности.

– Отношение к проекту?

– Положительное тоже.

– Там просто ничего не происходит.

– Пока ничего не происходит, да. Но к самому проекту положительное отношение. Другое дело, если этот инвестор не справляется, не укладывается в лицензионные сроки, отберём лицензию.

– А будет другой желающий?

– Будем искать. В принципе, нам без разницы, кто инвестор. Но есть большая разница: это месторождение, которое есть и не используется на сегодняшний день, но лицензия находится в нераспределённом фонде недр, или эта лицензия у кого-то находится. Лучше, чтобы она была в нераспределённом фонде недр, тогда можно искать потенциального инвестора. Кстати, когда мы говорим о юго-восточном кластере, ещё одна очень интересная тема – это цементный завод, который получит гарантированный сбыт.

– В какой стадии проект этого предприятия?

– Начали его опять толкать. В 2005 году получили лицензию и всё, сели на неё и сидим, капитализацию себе наращиваем. Задачу поставили однозначную: друзья дорогие, не примете каких-то решений за два года – 2014 – 2015-й, не увидим в 2015 году начала строительства, всё отберём. Отдадим в нераспределённый фонд недр и за это время найдём другого инвестора.

– А по ощущениям?

– Ощущение есть, что сдвинется дело с мёртвой точки.

– Железная дорога Нарын – Лугокан должна заканчиваться в Газимурском Заводе?

– Нет, конечно. Железная дорога должна закончиться в Могоче.

– В какой перспективе?

– Это проект на ближайшее десятилетие. Созданное государством министерство по развитию Дальнего Востока дало сигнал, что государство допускает, что возможны разные режимы хозяйствования, разные режимы управления территорией Российской Федерации. Следующий шаг, который оно сделало, – оно всё-таки перешло от точечного проектного управления к территориальному, и сегодня объявлено, что мы презентуем территории опережающего развития. Они пока не формализованы, законодательством не определены, но, тем не менее, мы говорим, что будьте добры, предложите территории опережающего развития, и это не какие-то офшорные зоны в рамках какого-то посёлка или в рамках какого-то населённого пункта. Это что-то большее, где в совокупности вот эти точки обеспечивают пространство развития. И вот у нас как раз наш юго-восток с центром в Краснокаменске как нельзя лучше для этой территории подходит. И туда у нас входит и Борзя со своим стартом железной дороги, и Оловяннинский район со своим цементным производством, и Забайкальск как крупнейший переход. Что бы мы ни говорили, и как бы мы ни фантазировали, всё равно понимаем, что в основе лежат полезные ископаемые и вообще природные ресурсы. И дальше наша задача – повысить глубину переработки, а так всё равно это экспорт.

– Вообще, ваше отношение к международной деятельности региона, насколько это актуально и важно для экономики прежде всего?

– У нас самая протяжённая граница с Китаем, плюс Монголия. Конечно, международная деятельность должна быть более активной, но у неё акцент должен быть другой немного. Предыдущая деятельность была: встреча – проводы. Мы себя позиционировали чуть ли не как МИД. А акцент должен быть экономический. Что мы можем предложить такой крупнейшей экономике, как Китай?

– И что?

– Полезные ископаемые.

– Исключительно?

– Плюс ещё транзитный коридор. Хотя есть ещё один проект, который, с моей точки зрения, тоже имеет право на жизнь, это медицина и медицинские технологии, которые мы могли бы предложить китайским товарищам.

– На базе чего?

– Это и обучение китайских специалистов у нас на базе медакадемии, это и их всевозможные диагностические обследования на базе той же академии, и диагностического центра, и железнодорожной больницы, и "Академии Здоровья", некоторые виды лечения в той же "Академии Здоровья". Но это именно бизнес-проект, никакого отношения к здравоохранению и вообще к медицине он не имеет, это совершенно отдельное направление бизнес-деятельности.

– Откуда сама идея? На территории Китая не хватает своей медицины, почему они сюда поедут, какой прок?

– В некоторой политике, которая сегодня проводится китайскими властями. И второе – признание ими достижений нашей медицины. Но не это главное.

На сегодняшний день существует мода ездить обследоваться в Израиль, Сингапур Германию, Корею. Это действительно высококачественное обследование. При этом, если мы проанализируем то оборудование, которое у них есть и которое есть сегодня у нас или мы можем его приобрести, оно ничем не отличается. Сказать, что у них специалисты супер-качественнее, – нет, там эффект за счёт другого достигается – за счёт того, что всевозможные коммуникации, та же телемедицина, для них это норма. Ты, сидя в Сингапуре, глядя на результаты анализов своего пациента, тут же выходишь на коллегу, который в Корее, и он вместе с тобой смотрит, и ты с ним советуешься. Но там есть один большой минус для россиян – мы языков не знаем. Допустим, ты заплатил, к примеру, большие деньги – 100 тысяч долларов, за обследования, за лечение, причём, самые минимальные. Из этих ста тысяч у тебя примерно 30 тысяч уходит на так называемых "помогаек", которые тебе помогают всё это организовать. Кто это такие? Наши предприимчивые люди, которые владеют и тем языком, и этим языком, имеют иногда глубокое медицинское образование, иногда начальное образование, и они всё это тебе состыковывают и организовывают. Поэтому считаю, что – может быть, сегодня это выглядит несколько фантастическим проектом, но тем не менее – это одна из возможных специализаций края.

Порядок на своей земле

– Много говорится про развитие туризма. В частности, вами предложен вариант строительства скоростной железнодорожной магистрали из Маньчжурии до Байкала. Многие китайцы едут на север в качестве туристов и вроде бы неплохо направить часть турпотока в Россию, в том числе в Забайкальский край. Но никто на самом деле к нам не едет, это прекрасно известно – 8 тысяч китайских туристов за год ничего не решают. Можно ли всё-таки как-то изменить ситуацию с тем, чтобы эти китайцы сюда поехали, и нужно ли это вообще делать?

– Я считаю, что нужно, потому что мы же примеры знаем, где целые страны живут за счёт туризма. Но понятное дело, что заинтересовать китайцев Забайкальским краем очень сложно. И речь идёт о том, чтобы китайцев всё-таки заинтересовать Байкалом. Надо создать такой интерес и бренд, чтобы каждый китаец в течение своей жизни условно трижды был обязан побывать на Байкале. Они не в Забайкалье приедут, они должны приехать на Байкал. Но по пути есть остановки и в Забайкалье, и какую-то часть тогда сможем сюда завлечь. Но это далёкий проект. Толкать его надо ещё и потому, что мы сегодня много говорим о высокоскоростных магистралях в европейской части, но они нужны и в Сибири, и на Дальнем Востоке, с точки зрения равномерного распределения технологий и денег.

– В курсе вы дискуссии, которая развёрнута в Законодательном собрании по поводу возможной судьбы Ивано-Арахлейского заказника?

– Конечно.

– Достаточно много обсуждается вариантов. Ваше видение того, как может развиваться эта территория.

– Это, конечно, внутренний туризм – даже не соседних субъектов, а именно свой, забайкальский.

– Одна из основных проблем заказника заключается в том, что не понятно, чья земля – она не распределена, не размежёвана, и ситуация не меняется на протяжении десятилетий по понятным причинам. И, по-моему, это вопрос какого-то политического решения. Надо навести порядок. Причём, это не должно быть решение главы муниципального района – ну,не примет он никогда такого решения. Это должно быть решение губернатора или его первого зама. Можем ли мы рассчитывать на принятие такого решения?

– Безусловно.

– То есть там будет наведён порядок с землёй?

– Будет наведён порядок. Бардак, который у нас творится, связан с тем, что есть мутная вода, нет многих разграничений, и в результате она для кого-то выгодна.

– Вытекающий из этого вопрос – озеро Кенон. Немногие города могут похвастаться таким озером в городской черте. Оно не используется никак фактически. Много тоже про это говорят, но ничего не происходит. Для вас эта проблема актуальна? Стоит она на повестке дня?

– Очень актуальна. У нас на территории города практически нет ухоженных мест, которые можно назвать полноценным парком. А наличие в городе естественного водоёма, неиспользованного, неблагоустроенного, брошенного, – это совершенно неверно. И я внимательно слежу за всеми предложениями по созданию парка в Чите, и есть весьма и весьма интересные варианты. Я всё время езжу мимо мемориала. В центре города колоссальнейший пустырь, который тянется от Октябрьского микрорайона и до Читинки. Там есть и спортивные сооружения, и детская железная дорога, мемориал, ботанический сад. Одна из идей – объединить всё это в единое целое и попробовать разместить там и музыкальный театр, и лукодром, и аквапарк, и многие идеи из тех, которые прозвучали в предложенных проектах. И, конечно же, совершенно по-другому благоустроить сам мемориал. Мемориал же тоже запущен.

– Каковы ключевые проблемы в благоустройстве Читы? Дороги, вывоз мусора – что нужно принципиально изменить?

– Это мусор, конечно – город грязный. При том, что он имеет своё лицо, выгодно отличающееся и от Иркутска, и от Хабаровска, и от Якутска, от Томска, от Красноярска, – он удачно спроектирован, сохранилось очень много зданий. Но при этом он запущенный, очень замусоренный.

Второе направление – дороги. Здесь тоже понятно, как действовать: понемногу увеличиваем дорожный фонд.

Третья составляющая – такие точки, зоны, которые бы определяли отношение к городу. Сегодня их нет, и это обидно. Поэтому считаю, что задача мэра, который придёт, мэрии, думы, которая изберётся, сосредоточиться на этом. Безусловно, город надо привести в порядок, очистить его, в том числе, и по рекламе надо очень внимательно посмотреть, потому что сегодня страшно, что творится. Параллельно дорогами заняться, и мы всячески здесь будем помогать. И третья, уже более сложная задача, – это надо создать такие "зоны счастья" на территории.

– Одна из особенностей города – большое количество зданий, которые построены в XIX – начале XX века, и все ветшают. Их, конечно, реконструируют, но единично. Можно ли эту ситуацию как-то изменить?

– За счёт бюджета мы это сделать не сможем. Поэтому наша задача – посмотреть, как нам бизнес по максимум здесь использовать. За счёт бюджета можно только единичные здания.

– Нельзя не затронуть тему возможного сноса "Мегаполиса" – много дискуссий по этому поводу было. Очень многие люди не принимают эту идею, в целом. Как эта ситуация должна разрешиться? Чем дело кончится?

– С моей точки зрения, площадь Революции тоже должна быть одной из "территорий счастья" – благоустроенной и без этого сооружения. Никто не собирается уничтожать "Мегаполис" (имеется в виду государственное автономное учреждение), я уже неоднократно на эту тему говорил. Речь идёт о том, чтобы взамен этих зданий появились другие – современные, радующие глаз и функциональные, причём, на долгосрочную перспективу. Ни в коей мере не идёт речь о том, что тамкакой-то торговый центр очередной построить, мы говорим о том, чтобы это было сделано, в первую очередь, для горожан. При этом никто не собирается торопить события.