Депутат Законодательного собрания Петербурга Алексей Ковалев, лидер фракции "СПРАВЕДЛИВАЯ РОССИЯ", не менее известный и другими сторонами своей деятельности, в сентябре отметил юбилей. В интервью OК-inform он рассказал о своей градозащитной и политической деятельности в 80-е годы и сейчас, о том, чем, на его взгляд, хороша партия "СПРАВЕДЛИВАЯ РОССИЯ", и об открытой им чемурчекской культуре. Этой публикацией OК-inform открывает серию интервью с депутатами петербургского ЗакСа.

Политика тогда и сейчас

– Вы впервые стали известны как градозащитник, как один из создателей "Группы спасения историко-культурных памятников Ленинграда". А как вы начали заниматься, собственно, политикой?

– В начале перестройки, в 1985 году, моей задачей было организовать независимое общественное движение. Партию создать тогда было невозможно, а вот общественную организацию, которая ставит перед собой неполитические задачи и в то же время влияет на политику властей – вполне реально.

Мы провели первые митинги, демонстрации, стали издавать независимый журнал, наладили связи со СМИ, то есть использовали все методы общественной борьбы. Первой борьбой, в которой удалось удержать победу, была защита дома Дельвига на Владимирской площади. Важно было показать людям, что этим уже можно заниматься, и можно достигнуть результата, и никого не посадят.

Обком партии стал спускать на меня всех собак за борьбу за "Англетер", даже хотели отправить в Афганистан. Эта борьба привела к созданию множества новых групп, отстаивающих интересы экологии культуры. Ими был создан Совет по экологии культуры. Он легализовался при Советском фонде культуры под руководством Лихачева. Потом мы вошли в политическое движение "Федерация социалистических общественных клубов", которое объединяло около 150 организаций по всей стране...

Кроме того, я принимал участие в создании Социально-экологического союза, "Зеленого движения", "Мемориала", писал уставы, участвовал в учредительных конференциях в 1988-89 году. Мы хотели, чтобы "демократический централизм", а фактически – тоталитаризм в тогдашних общественных организациях сменился конфедеративностью.

Все это взаимосвязано – общественная борьба за памятники, окружающую природную среду, и глобальное политическое переустройство общества.

– Тогда вы хотели показать, что "этим уже можно заниматься". А сегодня?

– Тогда любая общественная акция вызывала серьезные последствия, поскольку власти боялись народа, а сегодня никто ничего не боится. Сегодня стабильность есть, но она граничит со стагнацией, поэтому кричи, не кричи – не докричишься. Но все-таки сегодня, после выборов 2011 года, продолжается общественная борьба, появляются новые лидеры оппозиции, многие ждут перемен. Власть вынуждена реагировать, например, регистрировать оппозиционных кандидатов. В Петербурге и Москве митинги, демонстрации и просто кампании в интернете работают! Кампания по 31-й больнице показала, что власти прислушиваются к общественному недовольству. Главное для меня сегодня – почувствовать, в чем состоит актуальный для людей вопрос, и помочь им донести до властей свою позицию. К сожалению, лишь через институты представительной демократии этого добиться практически невозможно.

– То есть остается уличная активность?

– Да, получается, что именно она эффективна. Но надо использовать полноту депутатских полномочий, чтобы эту стихийную активность как-то оформлять.

– Вам не кажется, что после выборов 2011 года общественная активность затухла?

– Разочарование, которое испытывают многие, говорит о низкой политической культуре общества. Общественная работа очень тяжела. Косность общественного сознания в стране чудовищная. Думать, что сейчас власти расстанутся со своими миллиардами, взятками и всеми делами, потому что люди вышли на улицу пару раз, – это смешно. Нужно бороться! Думаю, сейчас активная часть общества нащупывает новые формы протеста.

– Низкая культура только в том, что люди хотят быстрого результата?

– Еще и в том, что люди верят каким-то личностям. Это абсурд, какая-то африканская страна. Появился новый вождь, и все начинают ему поклоняться.

– Вы имеете в виду Навального?

– В том числе. Идет борьба программ, определенных сил. Чем больше этих сил противостоит государственной машине подавления, тем лучше. "Все эти партии – фуфло, а вот Навальный..." Да Навальный еще хуже Путина будет! Во-первых, он птица не того полета, Путин все-таки прошел большую школу госуправления. Во-вторых, Навальный – ловкий бизнесмен. Ту же "Единую Россию" устроил бы.

Будущее в развитии партийной системы. Я поддерживаю идею Путина или, наверно, Суркова: создать 5-6 партий в стране. Но теперь они разрешили регистрацию мелких партий, как в 90-е годы. Голоса людей на выборах будут растащены, и всегда будет вылезать "Единая Россия". Очень плохо. Надо было дальше развивать партийную систему.

– А как вы себя чувствуете в "СПРАВЕДЛИВОЙ РОССИИ"? Многие считают, что эта партия уже потеряла лицо.

– Я один из тех, кто отвечает за лицо партии в Петербурге. Я считаю, что мы лицо не потеряли. Это одна из немногих партий, которая не персонифицирована. Она имеет программу, относится к классическому социалистическому направлению. Лицо нашей партии не зависит от того, кто именно находится в руководящих органах. Если будут признаки кризиса, нужно реформировать партию, а не разваливать ее.

– Ваши взгляды всегда были социалистическими или идеалы менялись?

– Я всегда придерживался социалистического направления, к каким бы силам не примыкал. Я сторонник реформаторского пути, гражданского общества, социального государства. Сторонник природной ренты с тем, чтобы природные богатства служили обществу.

– Как вам кажется, "Единая Россия" готова постепенно отдавать власть?

– Нет, не готова. К сожалению, у нас сложилась авторитарная система правления, выхода из которой пока нет. Народ поддерживает ее. Разделение власти большинству нашего населения не нужно, поэтому я не вижу выхода из стагнации. Так захотел народ.

Я, конечно, не верю, что "Единая Россия" побеждает везде и всюду. Есть много фальсификаций. Но в целом по стране большинство у тех, кто хочет стабильности за счет свободы, коррупции, чего угодно. А стабильность для них – это лично Путин.

Я как историк могу сказать, что все зависит от социальной психологии. Чтобы народ продвинулся по пути развития, нужны десятилетия. Есть, конечно, роль личности в истории. Но усилия личности могут дать плоды через долгое время.

– В чем сейчас вы видите свою роль?

– Я занимаюсь реформами в своем направлении, в области законодательства, касающегося градостроительства и охраны памятников как в Петербурге, так и в России. Стараюсь, чтобы не проходили лоббистские поправки, пытаюсь хоть что-то удерживать. При этом я представляю оппозиционную партию и хочу, чтобы этот островок оппозиционности сохранялся.

Археология и не только

– Археология и политика – они для вас отдельно существуют или органично дополняют друг друга?

– Моя политика в первую очередь направлена на сохранение культурного наследия. Археология дает мне перспективу, представление о мировом развитии, о том, что мы не исключительны, и наша цивилизация ничем не отличается от других, которые приходили и уходили. Мне это очень помогает.

– А практически тяжело переключаться? Нет желания "зависнуть" в какой-то одной сфере?

– Политика ничего не дает, что называется, ни уму, ни сердцу. Отдыха никакого. А занятия археологией дают возможность отвлечься и работать в свое удовольствие.

– Как археолог вы все время смотрите на далекое прошлое, как политик участвуете в создании нынешней истории. Каким с этой перспективы видится настоящий момент?

– Если говорить о моей позиции как археолога, к сожалению, я на фоне развития мировой цивилизации вижу очень мало шансов для сохранения нашей цивилизации, российской. Россия ничего не производит кроме природных ресурсов.

С идеологической точки зрения страна отстала на многие десятилетия и столетия и от западного мира, и от восточного. Демографически Россия проигрывает, во-первых, организованным этническим массам Кавказа и Средней Азии, а во-вторых, еще и Китаю.

– Можно ли этот процесс остановить?

– Я не знаю. Я вижу, что один народ сменяет другой, этот процесс все время происходит. В масштабе тысячелетий постоянно идут миграции, постепенная смена языков.

Россия утрачивает идентичность. Ты хоть, как Путин, православие развивай, но процесс-то ты не останавливаешь. Скажем, закрой границы, сделай, чтобы в сфере иммиграции не было коррупции. Тогда ты идентичность сохранишь. Но я реальных действий не вижу. Не будет этого, русский народ на территории России сменится другим народом, за счет ассимиляции, замены языка и культуры.

Я думаю, что в глобальной перспективе все эти процессы приведут к тому, что Китай получит Северную Евразию, потому что и в экономическом, и в идеологическом плане он гораздо сильнее, чем нынешние государства СНГ. Он спокойно поглотит все эти государства, несмотря на все наши противоречия.

– Вы открыли чемурчекскую культуру, которую можно считать уникальной. Расскажите немного о ней.

– Я разрешил одну из самых интересных загадок истории: откуда в недрах Внутренней Азии, в Синьцзяне, появился древний европейский язык – тохарский. Сейчас считается, что он отделился от индоевропейского и 5-7 тысяч лет назад ушел на восток, скорее всего, из Западной Европы, не имея контактов с индоиранскими языками. Он ближе к германским и италийским, к греческому. Кстати, множество рукописей на тохарском языке хранится у нас, в Петербурге, в Институте восточных рукописей на Дворцовой набережной.

Мне удалось найти археологические свидетельства этой миграции. Оказалось, что в Монгольский Алтай 5 тысяч лет назад пришел новый народ и стал конструировать мегалитические гробницы и ставить каменные статуи, как в Западной Европе, во Франции и Швейцарии. И те, что на западе, датируются более ранним временем. В Западной Европе около 2900 лет до н.э., а на востоке – около 2600. Причем в Европе мы прослеживаем корни всех этих традиций, начиная с 5 тысячелетия до н.э., а в Монголии они появляются внезапно. "По дороге" следов нет никаких. Так что диффузия – постепенная передача традиций – исключена. А ведь тогда не было ни почты, ни интернета! Я не верю, что это могло произойти без миграции.

Выходит, нет ничего удивительного, что пратохарский язык имел в древности контакты с прагерманцами, праиталийцами, ведь предки тохаров жили в Южной Франции. Это большое открытие – такую оценку дали многие ученые. Конечно, до сих пор идет большая дискуссия.

– Представьте, что приняли очередной "оригинальный" закон о том, что депутатам нельзя заниматься археологией. Что вы выберете: ЗакС или чемурчеков?

– Такого закона не будет, пока я депутат!