Проект бюджета на 2015–2017 годы 24 октября принимает в первом чтении Госдума. Примет обязательно: фракция большинства, "Единая Россия", уже объявила, что проголосует "за", и решение это – политическое.

Комитет по бюджету и налогам утвердил заключение на документ, представленный правительством: в нем более 800 страниц, полных сомнений, сожалений, опасений и даже стенаний. Хорошего следующий год сулит мало. Неопределенность с ценой на нефть, инфляцией и курсом доллара–евро, обмен санкциями с Западом не обещают легкой жизни государственным финансам и экономике. А значит, и всем нам.

Вот уже много лет каждую осень "МК" беседует об основных чертах главного финансового плана страны с первым зампредом Комитета по бюджету и финансам, доктором экономических наук Оксаной Дмитриевой ("СР"). Традиция соблюдена.

– Обычно мы начинали с общей характеристики проекта бюджета...

– Это бюджет страны, экономика которой напоминает лодку без руля и ветрил, при том, что море штормит. И раньше лодкой плохо управляли, но попутный ветер наполнял паруса, а в море был штиль...

– То есть, несмотря на изменение внешних и внутренних условий развития экономики, нового курса нет?

– Нет, нового курса нет. За 15 лет благоприятной конъюнктуры промышленно-экономический блок правительства деградировал, деградировала и структура экономики. А уровень государственного менеджмента у нас такой, что руководители ведомств не в состоянии осознать причины происходящего, потому что их становление как государственных деятелей происходило уже в условиях ущербных, причудливых, коррупционных механизмов, и что такое "норма" – они не знают.

Это было не очень заметно, пока ущерб оплачивался из большого нефтяного кармана, а сейчас-то карман пустеет... При этом следует отметить, что бюджет плох отнюдь не потому, что его Минфин плохо сделал. Как раз финансовое ведомство наиболее профессионально работает и имеет гораздо более квалифицированные, чем в других ведомствах, кадры. Бюджет – это зеркало экономики, и нечего пенять на зеркало, коли рожа крива.

Следует отметить, что от некоторых особо вредных бюджетных схем в этом бюджете отказались. Во-первых, даже на бумаге не предусматривается одновременных заимствований для финансирования дефицита бюджета и пополнения Резервного фонда, как было в 2010–2012 годах. Но пирамида долга уже раскручена, и расходы на его оплату растут вместе с ростом курса валюты.

– Но ведь бюджетное правило, требующее перечислять в Резервный фонд нефтегазовые доходы сверх определенного уровня, не отменили.

– Оно сохраняется, но написано, что можно все нефтегазовые доходы пустить на финансирование дефицита. Никто в правительстве не берет на себя смелость сказать, что вообще бюджетное правило – это глупость, хотя Минфин по факту уже второй год подряд эту глупость не претворяет в жизнь.

– "Заморозка" пенсионных накоплений, по вашему мнению, плюс?

– Отказ от перечисления взносов на накопительную часть пенсии финансовым посредникам НПФ и Внешэкономбанку – второй плюс проекта. Без этого у бюджета не было бы возможности компенсировать дефицит ПФ. И сейчас федеральный бюджет дотирует выплату трудовых пенсий более чем на 2 трлн рублей, но если бы сохранили накопительный элемент, то пришлось бы искать еще 350 млрд рублей. А за счет чего? 350 млрд – это чуть меньше расходов федерального бюджета на здравоохранение.

– Но это же не решает проблемы в принципе!

– Это решает проблему на год. А потом правительство вынуждено будет, наконец, ее решить навсегда. Когда нефть быстро росла в цене, можно было дарить финансовым посредникам по 300–500 млрд в год – сейчас уже нельзя.

– Люди считают, что их обманули.

– Правительство не сейчас обманывает – оно обманывало предыдущие 12 лет: сначала, исходя из идиотских схем, Зурабов (Михаил Зурабов, с 1999 по 2004 годы был главой Пенсионного фонда. – "МК") провел реформу, а потом, когда накопились значительные средства (около 1,5 трлн), у этой схемы появились бенефициары, частные пенсионные фонды и Внешэкономбанк, которые занимаются размещением этих средств. В сложной ситуации ПФ наконец стал считать деньги.

– Но правительство ведь обещает их вернуть...

– Тот, кто это говорит, опять обманывает и себя, и других. К тому же эти деньги заморожены только для НПФ и ВЭБа, а для граждан они учтены в страховой части пенсии и будут возвращены им при выходе на пенсию в большем объеме, чем дали бы накопления...

Еще одна неудачная бюджетная схема была в закрытой части бюджета и поэтому не столь очевидна. В прошлые годы львиная доля финансирования госпрограммы вооружения шла по банковской кредитной схеме, что предусматривало выплату процентов, за счет бюджета Минобороны мы кормили банки. Остатки сердюковского наследства... Слава богу, больше этого нет, что и дало такой рост расходов на оборону (133%). На самом деле он не такой значительный, просто перешли к цивилизованной схеме – финансированию закупок вооружения непосредственно через бюджет.

– Прямые и косвенные санкции, невозможность перекредитоваться за рубежом, запрет на ввоз продовольствия... Эти факторы учтены в бюджете?

– Нет. Если говорить об импортозамещении, то прежде всего мы должны были бы увеличить финансирование сельского хозяйства, поддержать отечественное сельхозмашиностроение, продумать схемы его поддержки и стимулирования. Но вместо этого – сокращение финансирования: 97,6% от уровня прошлого года. В абсолютных цифрах, без учета инфляции.

Антикризисной мерой можно назвать разве что решение вложить часть средств Фонда национального благосостояния в крупные проекты. Самые крупные получатели – ЦКАД, Восточный полигон (модернизация БАМа и Транссиба. – "МК")... Казалось бы, хорошо. Но вместо того, чтобы взять эти средства в бюджет и расписать по конкретным инвестиционным объектам, нам говорят, что это не инвестиции, а "размещение средств", государственный Внешэкономбанк просто купит акции участвующих в проектах компаний. В целом в 2015–2017 годах запланировано вложиться таким образом на 450 млрд рублей, из них 150 – в 2015 году. Но покупка акций с точки зрения возможности контроля еще хуже, чем вклады в уставные капиталы! На что пойдут эти деньги: на реальные стройки, станки, рабочие места или на биржевые и земельные спекуляции – проконтролировать невозможно.

– Правительство посчитало бюджет из 100 долларов за баррель. Это прогноз реальный в нынешней ситуации?

– Из года в год я говорила, что правительство занижает прогноз по цене на нефть и доходы бюджета соответственно. Но сейчас не рискну уточнять цену на нефть, потому что это уже вопрос к внешней разведке, а не к экономистам. Экономических факторов, которые бы подталкивали цены вниз, нет. Мировая экономика в этом году растет на 3,6%, и на следующий год прогноз – свыше 3%. Серьезного сокращения спроса на нефть и нефтепродукты нет. Снижение цены – следствие политики нефтедобывающих стран.

– Вы склоняетесь к конспирологической версии?

– Это не конспирологическая версия, а факт: увеличение предложения со стороны Саудовской Аравии и Ирана. Причем цена снижается, а регуляторы, которые обычно в таких случаях используются для ее удержания, не включаются. Я имею в виду сокращение квот добычи. Внешнеполитические факторы невозможно спрогнозировать экономическими методами, поэтому я не буду оспаривать правительственный прогноз по цене на нефть.

– Некоторые эксперты надеются, что девальвация рубля и эмбарго на ввоз продовольствия подстегнет стагнирующую российскую промышленность...

– Девальвация рубля способствует импортозамещению, как показывает статистика – есть еще незадействованные мощности в пищевой промышленности. Но экономика уже не так чувствительна к этому фактору, как в 1999–1998 году, когда еще не вся промышленность была у нас убита, и наивно полагать, что если девальвация будет еще больше – больше будет и промышленный рост. В лучшем случае действующие предприятия производство немного нарастят. А новых мощностей и быть не может, потому что нет инженеров, которые знают не то что как сделать станок, а хотя бы где его купить и какой именно! Уровень профессионализма низок не только в руководстве отраслей, но и в регионах, и в бизнесе. Зачистка у нас идет не только политическая – сверху донизу негативная селекция...

Еще одно ограничение – нестабильность политики, ее невнятность. Запрет на ввоз продовольствия введен на год. А что дальше? Бизнес говорит: "Мы сейчас разовьем мощности, а потом все опять сюда хлынет?.." Отечественный производитель должен быть уверен, что если взят курс на импортозамещение, то это не замещение европейского китайским или индонезийским...

– Неужели вместо старых сомнительных схем не появилось ни одной новой?

– Конечно, появились. В первую очередь это так называемый налоговый маневр, то есть снижение экспортных пошлин на нефть и повышение налога на добычу полезных ископаемых. У нас 52,5% доходов бюджета – это экспортные пошлины и НДПИ, причем пошлины сейчас дают больше. Но экспортную пошлину оплачивает внешний потребитель, что никак напрямую не влияет на внутрироссийские цены на энергоносители, а НДПИ-то будет оплачивать потребитель внутренний.

– О каких цифрах идет речь?

– В 2014 году 60% доходов бюджета от нефтяной отрасли составляли экспортные пошлины, а в 2015 году их доля сокращается до 43%. Таким образом, 1 трлн 300 млрд рублей налоговой нагрузки снимается с внешнего потребителя и переносится на внутреннего. Нефтяным компаниям все равно как платить, но ровно до той поры, пока цены на бензин, мазут и дизельное топливо в России не поползут вверх, и нефтяников не заставят эти цены держать. Тогда им придется сокращать инвестпрограммы...

Так вот, чтобы уменьшить потери от маневра, в 2015 году решено снизить акцизы на бензин и нефтепродукты, что, в свою очередь, сократит доходы региональных бюджетов на 164 млрд, а федерального – на 64 млрд рублей. Чтобы компенсировать потери регионам, центр направляет им все акцизы и еще дает 91 млрд рублей дорожному фонду (акцизы у нас идут на дорожное строительство). В итоге мы получаем как бы увеличение расходов на дорожное хозяйство, но на самом деле это просто замещение одних денег другими!

А неизбежное повышение цен на топливо приведет к повышению тарифов на электроэнергию и транспорт, что по цепочке скажется на всех ценах. Одновременно бизнесу придется платить увеличенный в 4 раза водный налог. На стимулирование экономики в условиях кризиса это мало похоже.

– Власти называют бюджет 2015 года социальным. Вы согласны?

– Расходы на здравоохранение – 78,6% от уровня прошлого года в абсолютных цифрах, без учета инфляции. И 68% от уровня 2012 года. Абсолютное сокращение идет третий год подряд.

На стационарную медицинскую помощь (федеральные клиники) заложено 60% от уровня 2014 года. Уже в прошлом году голодали в клиниках моего Петербурга, а сейчас выделяют 60% от уровня, при котором голодали...

При этом отменили ограничение по взносам в Фонд обязательного медицинского страхования (ФОМС), и теперь работодатели будут платить 5,1% со всего фонда оплаты труда, что даст дополнительно 180 млрд рублей. Казалось бы, рост доходов ФОМСа. Но средства-то эти в нем не остаются: 140 млрд заберут в федеральный бюджет и направят на поддержку территорий! Якобы для того, чтобы регионы смогли заплатить взносы в ФОМС за неработающее население...

– Почему "якобы"? Разве хорошо, что регионы не оплачивают лечение неработающих?

– Они оплачивают, потому что закон требует: на взносы за неработающих идет до 6% от расходов региональных бюджетов, что много. А "якобы" – потому, что эти 140 млрд направляются региональным бюджетам без указания цели и могут быть потрачены на что угодно, не обязательно на здравоохранение. Считайте, что деньги из системы ОМС просто вытащили. Значит, в здравоохранении больше денег не стало.

Увы, приняв одно дурацкое решение, у нас всегда начинают придумывать дурацкую схему, чтобы минимизировать вред от этого решения. Помните, я говорила, что совершенно не сбалансирована система медицинского страхования, что новый Закон "Об охране здоровья" ведет ее к финансовому краху? На меня смотрели стеклянными глазами и уверяли, что все хорошо...

Смотрим дальше. Закон "Об обязательном медицинском страховании" требовал с 2015 года всю высокотехнологичную помощь оплачивать за счет страховых полисов. Было очевидно, что высокотехнологичная помощь в России на страховые принципы переведена быть не может и в 2020 году. Правительство вроде как на следующий год этот факт признало. Но как? Берут из ФОМСа еще 82 млрд на оказание высокотехнологичной помощи, и переводят их в федеральный бюджет.

– Это больше или меньше, чем в прошлом году?

– На высокотехнологичную помощь – больше. В прошлом году было 50 млрд, и все сидели на голодном пайке. Но, во-первых, инфляция. А во-вторых, с учетом того, что финансирование стационаров сокращается (высокотехнологичную помощь оказывают в основном в больницах), по факту выйдет существенно меньше.

По факту доля расходов на здравоохранение в ВВП уменьшается до 3,5%. Уже сейчас мы видим рост платных услуг на 30%, сокращение коечного фонда, недостаток врачей, особенно в первичном звене, рост заболеваемости. Положительный эффект от усиленного финансирования в рамках национального проекта "Здоровье" сводится на нет.

– А что с образованием?

– 95% от уровня прошлого года и 91% от уровня 2013 года. Но в отличие от Минздрава, который утверждает, что расходы на систему здравоохранения якобы не сокращаются, Минобрнауки фиксирует абсолютное сокращение расходов на высшее образование.

– В бюджете учтены средства на исполнение указа президента о повышении зарплат федеральным бюджетникам?

– Написано, что учтены, но их нигде не видно, потому что сам по себе объем субсидий федеральным бюджетным учреждениям образования (360 млрд рублей) сокращается по сравнению с прошлым годом. У нас же с 2013 года в бюджете прописывается лишь общий размер субсидии. Так что можно писать любую цифру, которую якобы дали на повышение зарплаты – проверить ее реальность невозможно.