Руководитель фракции СПРАВЕДЛИВАЯ РОССИЯ в Госдуме, оказавшись в "Новой газете", не скрывал в разговоре с нами ничего. Похоже, наступило время, когда это уже и сделать-то почти невозможно

– Что делать с прогульщиками в Госдуме? Как ответить на прозвучавшую на днях президентскую критику этого явления?

– Проблема здесь глубже, чем это может показаться на первый взгляд. Законы, которые по рекомендациям комитетов идут на отклонение, ставятся на конец дня. И депутатам фракции "Единая Россия", чтобы их "завалить", не надо даже шевелить пальцем и нажимать кнопки. Зачем людям сидеть в зале, если даже в этой простейшей процедуре они не задействованы?

Депутаты, подчиняясь партийной дисциплине, лишены возможности голосовать самостоятельно. Какие бы яркие и убедительные аргументы ни высказывались на заседаниях, на волеизъявление депутатов фракции большинства это не влияет. Люди, даже если они душой и сердцем понимают, что делают не богоугодное дело, все равно вынуждены подчиниться решению, принятому накануне президиумом фракции. Пребывание в зале делается бессмысленным. Если бы зал пленарных заседаний был местом для дискуссий, если бы каждый депутат принимал ответственное решение самостоятельно, выслушав аргументы всех сторон, – уверяю вас, этот зал был бы полон.

– В нынешней Госдуме четыре партии. Доминирует, как известно, одна. Есть ли в нынешнем парламенте России хоть какие-то остатки плюрализма? Которого, как, впрочем, и демократии, официально никто в стране не отменял?

– Плюрализм в нынешней Госдуме сегодня заключается лишь в возможности перед утренним заседанием выйти на трибуну и в течение пяти минут "выполнить миссию оппозиции", сказав вслух то, что все и так знают. Вот и весь плюрализм. Все остальное находится в рамках формулировки, может быть, подсознательно, но все-таки высказанной в свое время первым вице-спикером Думы Олегом Морозовым. Сразу после распределения постов председателей комитетов он произнес отточенную фразу: "Единая Россия" должна доминировать во всех процессах, происходящих в Государственной думе". Чем они с тех пор с успехом и занимаются. Начиная с распределения кабинетов и автомобилей, участия в комиссиях и делегациях и кончая тем, как распределялись депутаты по комитетам Госдумы. Отвлекусь в прошлое. Когда мы после выборов получили квоту в два комитета и предложили своих кандидатов, которые по уровню компетентности могли претендовать на места их председателей, мы получили Комитет по науке (его возглавил академик Валерий Черешнев) и Комитет по вопросам семьи, женщин и детей (его возглавила Елена Мизулина). Первоначально в Комитет по науке записалось человек семь. Сам Черешнев, я, академик Алферов и еще один депутат от коммунистов. А от ЕР оказалось всего трое, то есть меньшинство. Они посмотрели на это дело и добавили из своего "резервуара" еще троих для обеспечения большинства. Вскоре Зюганов из Комитета по образованию перешел к нам в комитет. Тогда "Единая Россия" добавила еще несколько человек, введя должность еще одного зама, которым стал Игорь Игошин, срочно переброшенный из Комитета по бюджету.

Наша фракция готовит много законопроектов, больше всех в расчете на одного депутата. Судьба их, как правило, двояка: либо их быстро отвергают, а через несколько месяцев вносят как инициативу "Единой России" или правительства, либо пускают по "большому кругу" и фактически маринуют, пока не придет какой-то момент. Поэтому стать автором закона удается только тогда, когда политический нюх позволяет выбрать правильную нишу. Я, например, смог стать автором четырех законов, которые касаются важных, но частных вопросов. Все более серьезное – это поле борьбы единороссов за то, чтобы не отдать приоритет коллегам по Госдуме.

– Выглядит странно, когда фракция правящей партии голосует сначала против ограничения тарифов естественных монополий и сразу после этого создает комиссию, которая должна в регионах цены естественных монополий ограничить. Где здесь популизм, а где государственная воля? Ведь понятно, что "Единая Россия" все это делает не сама. При этом мы помним, что СПРАВЕДЛИВАЯ РОССИЯ как раз голосовала за ограничения тарифов естественных монополий.

– Наверное, так оно и есть, как вы сказали. Всем понятно, что с тарифами естественных монополий забежали слишком далеко, но принять закон, подготовленный СПРАВЕДЛИВОЙ РОССИЕЙ – это проще застрелиться. Так же, как, скажем, признать поражение на выборах в муниципальном округе "Автово".

– Кстати, об "Автово". Как вы думаете, почему мартовские выборы прошли все-таки почище, чем прошлогодние октябрьские?

– Просто некоторые люди, отвечающие за выборы и их итоги, почувствовали границу дозволенного. После московского беспредела был демарш партий, затем Госсовет, на котором президентом были посланы определенные месседжи губернаторам.

На этих выборах уже не было того, что было в Москве, когда бюллетени никто толком и не считал, и в протоколы вписывали то, что было нужно. Поэтому тогда и получилось у "Единой России" 66%. Карусели, давление на кандидатов, агитация в день выборов, открепительные талоны, досрочное голосование – все это в марте было, как всегда, и с помощью этих "привычных" нарушений выборы дают партии власти 40 – 45%. Если и это все убрать, то у них будет процентов 30 – 35.

– Ну хорошо, вы выступили против особо вопиющих нарушений. А что дальше, ведь избирательный процесс надо очищать от всего, что дает незаслуженные преимущества одной партии.

– А это и есть политическая борьба, ежедневная, ежечасная. В виде поправок в законодательство, в форме тренажа однопартийцев. Например, в Калужской области губернатор прямо говорил, что "больше 3% мы вам не дадим". Поэтому туда приехали наши наблюдатели из других регионов. И мы набрали больше 8%. А если бы было по-честному, получили бы 12 – 15%. Если взять голосование по Калуге и Обнинску, то у нас там высокие показатели. А в сельских районах явка была за 70%, а голосов за "Единую Россию" от 60 до 75%. Вы в это верите? Понятно, где они набирают голоса. Но пока многопартийность в одном отдельно взятом российском селе можно представить с трудом.

– Более четкая, более оппозиционная позиция партии отразилась на результатах выборов?

– Отразилась, но были и другие факторы. Вот есть положение о равном доступе парламентских партий к телересурсу. По крайней мере на канале "Россия". Что мы видим? Подводились итоги за февраль. Впервые за время с 1 сентября у СПРАВЕДЛИВОЙ РОССИИ возник дефицит в 8,5 минуты. А в марте за 10 дней до голосования ни меня, ни Миронова фактически не было в эфире. Меня выпускают на госканалы, только если я комментирую президентский закон, аргументрируя, почему мы его поддерживаем. Как правило, это законы, касающиеся демократизации политической системы или, например, о госпомощи некоммерческим организациям социальной направленности. Это на экран попадает. Если говоришь что-то по принципу: с одной стороны, с другой стороны, то в эфир безошибочно попадает только то, что "с одной стороны". И возникает дилемма. Если мы с Мироновым попадаем в эфир, то это своего рода сигнал административному ресурсу: показывают по телевизору, значит, это вроде такая политическая легализация. И мы оказываемся между Сциллой и Харибдой: можно занять более критичную позицию, но тогда о ней станет известно гораздо более узкому кругу людей. Остаются собственно партийные агитационные материалы, молва, интернет, блогосфера. Если мы хотим использовать "выстрел" первого и второго каналов, то вынуждены находить такие словосочетания, которые бы вписывались в их информационную политику.

– Представители многих оппозиционных партий и движений считают, что если они получат все, что им положено на телевидении (чуть ли не по секундам), то они получат необходимый ресурс для политической деятельности. А статистика показывает, что значительная часть активных, думающих избирателей не смотрит новостные программы основных каналов. А интернет стал мощным медиаусилителем.

– Все это так. Но мне также понятно, что при реальной явке на голосование в 25% (остальные пригоняются) из активных пользователей интернета придет в лучшем случае лишь десятая часть. С другой стороны, сразу после избрания Обамы мы у себя в институте "Справедливый мир" сделали презентацию того, как работал его штаб. А месяца через два приняли участие в мировой телеконференции, где выступал руководитель его штаба. Но на нашу почву их опыт не переносится. Потому что в российских условиях собрать деньги на избирательную кампанию через интернет невозможно. У нас нет ни законодательства, ни механизмов. А ключевым моментом у Обамы была именно возможность зафиксировать личную сопричастность людей к его победе. Но мы в этом направлении думаем. Пока при росте влияния интернета более влиятельным средством массовой информации у нас является молва. В этом смысле интернетчики – это агенты влияния. Приходится рассчитывать не только на то, что они общаются с компьютером, но об этом своем общении еще многим и рассказывают. И волны, которые от них расходятся, иногда доходят до тех людей, которые ходят на выборы.