Анатолий Вассерман: не мешайте желаньям народов

- Уважаемые коллеги!

Сейчас в мире примерно пять тысяч языков. Примерно – не только потому, что языки, как всё живое и свободное, рождаются и умирают, но и потому, что лингвисты, по сути, всё ещё не пытаются всерьёз выработать правило: что считать самостоятельными языками, пусть и родственного происхождения, а что – диалектами одного языка. Например, век назад спорили: идиш – диалект немецкого или уже отдельный язык восточноевропейских евреев ашкенази? Мейер Лейзерович Вайнрайх – лингвист, с детства говоривший как раз на идиш, подвёл итог дискуссии: язык – диалект с армией и флотом. То есть признал вопрос настолько политизированным, что учёным опасно предлагать своё решение.

Лично я считаю: если синтаксис – правила образования слов и фраз – ощутимо разный, то языки самостоятельные; если же одинаковый (в тех пределах, в каких обычно сходны литература и разговор, городская и сельская речь), то язык один и тот же, даже если слова и произношение своеобразны. Скажем, хамбуржцы и мюнхенцы на слух друг друга поймут, только если перейдут с местных говоров на общенемецкую литературную норму – но никто не сомневается, что эти говоры входят в немецкий диалектный спектр.

Правда, есть исключения. Например, у корейцев с японцами и синтаксис совпадает, и словарь наполовину общий (есть по этому поводу легенда, что японцы – корейские переселенцы, измельчавшие на скудных островных кормах), но языки названы разными. Вдобавок японцы завоёвывали Корею несколько раз и неизменно зверствовали, считая корейцев не роднёй, а добычей.

Впрочем, гражданские войны и внутрисемейные распри почти всегда свирепейшие. Это видно на примере Украины. Чтобы считать её говор – мову, склёпанную на основе южнорусских деревенских диалектов, самостоятельным языком, нужно научиться полностью отрицать общеизвестные очевидные факты вроде публичной переписки разработчиков мовы, не скрывавших ни методы своей творчи, ни заказчиков. А отказ видеть реальность неизменно приводит и к многочисленным иным вывихам мозга.

Как бы то ни было, самостоятельных языков сейчас если не пять тысяч, но уж по меньшей мере четыре. А государств нынче сотни две – опять же с некоторыми погрешностями, поскольку часть государств не всеми остальными признаётся. В любом случае понятно, что в каждом государстве неизбежны заметные количества местных уроженцев – носителей десятков языков. А то и сотен, как в нашей России в целом и в Российской Федерации, в частности. Даже Польша, чья социалистическая власть занималась, помимо прочего, жёсткими этническими чистками, не может похвалиться полным единоязычием. А уж хвалёный плавильный котёл Соединённых Государств Америки так и не справился со слиянием сотен эмиграций в единый народ: по сей день там хватает регионов, где английский слышен только в разговорах с заезжими. Рассказывают даже, что в нью-йоркском районе Брайтон Бич хватает выходцев из моей родной Одессы, искренне удивляющихся: зачем учить язык других кварталов?

Но в политике часто соседствуют противоположные течения. Наряду с многонациональными государствами существует немало многогосударственных наций. Например, на том же диалекте немецкого, что в Мюнхене, говорят в Австрии; на том же, что в Хамбурге – в Нидерландах; на том же, что в Шлезвиге с Хольштейном – в Дании; да и в языках шведов с норвежцами, несмотря на всё своеобразие произношений, опознаются немецкие корни. Так что немцы нынче разделены по меньшей мере на шесть государств, а то и на девять, если учесть Лихтенштейн, Люксембург и отторгнутый от Нидерландов с британской подачи в 1831 году север нынешней Бельгии.

Арабы несколько веков пребывали в едином халифате, а ещё несколько веков – в единой Османской империи под турецким главенством. Но в XIX веке немалая часть арабского мира попала под британский и французский контроль и была поделена. По результатам же Первой фазы Мировой войны Османская империя и вовсе распалась, арабов распилили между собою те же Британия с Францией, и сейчас у арабов 22 формально независимых государства. Вспомните, что сделали с Саддамом Хусейновичем Тикрити, когда тот попытался воссоединить хотя бы два из этих государств – Ирак и Кувейт. Какой поднялся поток злостной клеветы в дополнение к реально диктаторским, как обычно на Ближнем Востоке, его деяниям! Как Ирак громили те, кто ещё в 80-х годах поддерживал его в войне с Ираном! Да и предыдущая попытка объединения – Египта с Сирией в конце 50-х годов – недолго продержалась, насколько я могу судить, не только вследствие внутренних противоречий (ибо у Египта было тогда куда больше источников дохода, чем у Сирии, и делиться добром по справедливости хотели не все), но и под внешним давлением во главе со всё теми же Британией и Францией.

Арабов сейчас примерно четыре с половиной сотни миллионов. Так что, вопреки словам нашего Президента, русский народ – не крупнейший разделённый. Но тоже немалый: когда нас резали по живому в 90-м и 91-м годах, русских было по официальным записям в тогдашних паспортах миллионов полтораста, а по родному языку, не просто впитанному с молоком матери, но и постоянно используемому в повседневном общении, все 200. В 2008 году легендарная социологическая служба, проводя опрос о положении дел во всей России (от Таллина до Кушки, от Одессы до Питера, от Бреста до Магадана), заодно косвенным путём (что в социологии куда надёжней, чем прямые вопросы) узнала, сколько русских где живёт. Скажем, на Украине и в Российской Федерации – поровну: пять человек из шести. Больше всего в Белоруссии – 14 из 15. Правда, некоторые математические особенности задачи планирования делают полное воссоединение Белоруссии с Российской Федерацией пока (ещё лет на 10-20) невыгодным. Но у большинства других республик нет таких причин для отдельности. Порознь нас удерживают в основном политические амбиции. Не столько местных политиков, порою сознающих свою провинциальность, сколько других держав, опасающихся, что, как и полвека назад, проиграют в конкуренции с нами, причём, в отличие от былого советского руководства, мы можем и не предоставить им шанса на реванш.

У народа могут быть собственные, не нагнетаемые со стороны, причины для деления на части. Но причины для воссоединения тем более могут не быть понятны и приятны посторонним. Зато у чужаков куда чаще, чем у своих, есть причины не позволять объединяться даже вполне желающим. Чуть ли не в Риме сказано: "разделяй и повелевай". Поэтому в современном мире к распаду народов относятся куда спокойней, чем к единению. Сравните хотя бы реакцию на включение Кувейта в Ирак и на отделение севера Судана.

Полагаю, никто внешний не вправе навязывать народу ничего – в том числе решения о государственном устройстве и межгосударственных взаимоотношениях. Считаю необходимой разработку закона, признающего преступными любые способы и попытки внешнего принуждения к разделению или, наоборот, воссоединению любых государств и народов. Более того, надеюсь, что после принятия нами такого закона – или, ещё лучше, в ходе работы над ним – мы обратимся к другим парламентам с призывом поддержать данную идею и создать собственные законы такого рода и на их основе заключить прямое и явное международное соглашение о праве на самоопределение, включая воссоединение, доработав при необходимости уже существующие договорённости, включая устав Организации Объединённых Наций. Не сомневаюсь, что в этом зале немало специалистов, способных выразить всё это куда точнее, чем смог бы я. Ну, так на то мы и собрание законодателей.