28 сентября на пленарном заседании Государственной Думы с заявлением от фракции "СПРАВЕДЛИВАЯ РОССИЯ – ЗА ПРАВДУ" по актуальным социально-экономическим, политическим и иным вопросам выступил Анатолий Вассерман:

- Уважаемые коллеги!

Георг Тивадарович Шварц, ставший в переводе с немецкого на венгерский Дьёрдем Шорошем, а после переезда в Соединённые Государства Америки Джорджем Соросом, известен как главный подельник "чёрной среды" 16 сентября 1992 года, когда британский фунт стерлингов подешевел на одну сороковую в одночасье. Схема проста. Он занял в разных банках несколько миллиардов фунтов и за считанные часы купил на них немецкие марки. Курс фунта по отношению к марке упал. Он вновь купил фунты, но уже дешевле, вернул займы и остался в выигрыше.

На самом деле всё было сложнее. Против фунта уже неделю играли многие, и Банк Англии просто исчерпал свои резервы других валют, так что не мог поддерживать курс. Дело в том, что с 79-го года правительства, сформированные консервативной партией, уничтожали множество британских производств, дабы поддержать крупнейший в Европе финансовый сектор, да ещё соучаствовали в создании общеевропейских денег – безналичных под названием ЭКЮ. Через финансовые игры можно прогонять любую валюту. А британской продукции стало меньше, и спрос на фунты, нужные для её покупки, сократился. Поэтому фунт рано или поздно должен был подешеветь. Спекулянты вроде Сороса просто поняли, когда подтолкнуть падающего.

Довелось мне слыхать заверения отечественных адептов тоталитарной секты "либералы": мол, тогдашний удар по фунту вызван тем, что на протяжении нескольких предшествующих лет британское правительство вело слишком стимулирующую финансовую политику. На самом деле британские члены той же секты не поощряли, а наоборот, уничтожали родную промышленность едва ли не охотней, чем их единоверцы у нас при Горбачёве и Ельцине. Это и обвалило фунт: кому он нужен, если покупать за него нечего.

Но наши либеральнутые верят в одно средство поддержки курса – сокращение денежной массы. Прежде всего удорожанием кредитов. Мол, если поднять учётную ставку, то станет невыгодно спекулировать на валютном рынке. Подсчитаем. Те, кто сыграл против фунта, за неделю обогатились на одну сороковую. А кредит даже при ставке одна пятая в год, как у нас после начала специальной военной операции, обойдётся за неделю в одну двестипятидесятую, то есть пренебрежимо малую долю от выручки. Никакая ставка кредита не станет запретительной для спекулянтов.

Тем не менее, наши финансовые гуру одностайно уверяют: ставки кредита должны быть если не выше дохода от валютных игр, то хотя бы выше инфляции. А то любой делец возьмёт кредит, купит товар, немного подождёт, пока цена вырастет, и продаст с прибылью, позволяющей и расплатиться с кредитором, и самому заработать. Сделка нарастит денежную массу – значит, подтолкнёт всё ту же инфляцию.

Но инфляция – рост не просто денежной массы, а отношения денежной массы к товарной. Текущая товарная масса ограничена – значит, сделки с нею тоже. Чем дешевле кредит, тем больше доля его, идущая на развитие производства. Товарная масса растёт – инфляция падает. Правда, наши денежные власти уверяют: пока безработицы почти нет – сколько ни вкладывай денег, рабочих мест больше не станет. Но производительность труда радикально зависит от оснащённости. Переоборудование рабочих мест позволит больше сделать каждому. Впрочем, в тоталитарной секте "Либералы" не положено думать о технике для производства. Вдобавок цены берутся не с потолка – они должны покрыть все издержки. В том числе и плату за кредит. Если кто-то один не может удержаться поблизости от общеотраслевого уровня издержек, он разорится. Но учётная ставка Центрального банка одна для всей страны. В марксовской терминологии, общественно необходимая издержка. Включать в цены надбавку, покрывающую связанные с кредитом расходы, вынуждены все. Любой эмитент национальной валюты, пытающийся удерживать свою ставку выше уровня инфляции, гарантирует: инфляция вскоре превысит его ставку.

Например, в начале лихих девяностых Центральный банк Российской Федерации чуть ли не каждый день поднимал ставку, ссылаясь на текущий уровень инфляции – и буквально на следующий же день цены реагировали на это, задирая инфляцию выше новой ставки. Классический порочный круг удалось разорвать, только когда наладилось кредитование нашего бизнеса за рубежом, по сравнительно низким ставкам: инфляция стала ориентироваться на оплату дешёвых кредитов. Теперь нас отрезали от зарубежных кредитов, а внутренние всё ещё запретно дорогие – понятно, инфляция вновь стала разгоняться.

Но дело не только в мечте сократить инфляцию способом, заведомо её разгоняющим. Куда интереснее, как мы определяем не только цену, но и ценность наших денег. Курс рубля устанавливается в торгах на Московской межбанковской валютной бирже. Сплошное раздолье для трюков по модели, опробованной не только в британскую "чёрную среду".

На ММВБ торгуется далеко не вся наша валютная выручка, а разве что та её часть, что не использована самими экспортёрами. Импортёры тоже добывают нужную им валюту не только на ММВБ: есть и другие каналы. Но главное – курс определяется, по сути, небольшой разницей экспорта с импортом. А нелиберальная наука математика учит: малая разница двух больших величин колеблется (в относительном исчислении) в среднем куда резче, чем сами эти величины. То есть даже когда сама наша внешнеторговая деятельность довольно стабильна, курс на ММВБ может меняться весьма резко. Между тем, именно курс определяет дальнейшие условия внешней торговли. И через неё – всего нашего производства: ведь оно использует немало импортных комплектующих и направляет на экспорт ощутимую долю своей продукции. Каждое колебание бьёт по деловым планам.

ЦБ РФ заявил, что поддерживает стабильность рубля не напрямую, как указано Конституцией, а через ограничение инфляции: мол, как раз она не позволяет планировать хозяйственную деятельность на долгий срок. Но инфляция подсчитывается за год или хотя бы месяц, а курс колеблется ежесуточно. Что больше влияет на хозяйство?

Вдобавок значительная часть валюты, попадающей на ММВБ, выручена за нефть и газ. Цена большинства сделок по ним известна. Несложно предсказать, сколько попадёт на торги. Значит, выигрыш на бирже доступен почти без риска. Более того, можно там ударить по рублю с таким точным прицелом, какой даже Соросу не снился. Выходит, совершенно независимо от либеральных верований и продиктованных ими решений сама идея определять курс на биржевых торгах опасна.

После отмены золотого стандарта большинством стран, всё ещё именующих себя развитыми, курс их валют по отношению к рублю мы в советское время рассчитывали методом, по сути охватывающим едва ли не весь спектр товаров и услуг. Нечто вроде модного сейчас паритета покупательной способности, но не только в потреблении, а и в производстве. Это требовало подробных сведений и о нашей внутренней обстановке, и о положении дел в большинстве стран. В те времена у нас были отдельные ведомства, изучавшие всё нужное для расчёта курса. Проблем хватало, но по крайней мере внезапных потрясений в нашей внешней торговле не случалось.

Воссоздание прошлой или создание новой системы определения курса на основе всей нашей хозяйственной деятельности, а не только крошечной её части, проходящей через валютную биржу, несомненно потребует усилий и даже расходов. Но все эти усилия и расходы составят лишь ничтожно малую долю того, что мы выиграем от внутренней стабилизации, не говоря уж о переводе всех наших взаимодействий с остальным миром на твёрдую основу.