О своем учителе – Юрии Николаевиче Капкове, профессоре Ленинградского Горного института, участнике Великой Отечественной войны – рассказал Сергей Юрьевич Терминасов.

Вот строки из его рассказа:

"Значительно позже Юрий Николаевич вспоминал, что такое он видел впервые за всю войну. Ни в этих ли боевых эпизодах кроется ответ на вопрос: "Почему мы отстояли Ленинград?" Единственный из всех крупных городов мира, на улицы которого никогда не ступала нога врага во время любой войны".

"История любви Юрия Николаевича – самая удивительная из всех подобных историй, о которых я слышал. Или читал! В декабре Юрий неожиданно получил письмо, самое важное и значимое в своей жизни, на треугольнике с печатью "Проверено военной цензурой" было написано редкое в то, да и в наше время имя Сильвия..."

"26 мая 2007 года большой белый автобус проехал по Московскому проспекту и остановился у южного фасада величественного здания, которое петербуржцы называют Домом Советов. В этот день состоялась необычная экскурсия: "По местам боевой славы 73-го артиллеристского полка". Уникальность экскурсии заключалась в том, что ее проводил 87-летний Юрий Николаевич Капков, профессор Ленинградского Горного института, двадцать лет возглавлявший геофизический факультет, участник Великой Отечественной Войны, непосредственный свидетель героических событий, происходивших на южной окраине Ленинграда в 1941-1945 годах. На экскурсию приехали ученики Юрия Николаевича, выпускники геофизического факультета разных лет, автобус был переполнен. Мне посчастливилось быть одним из его учеников. И после окончания института я продолжал общаться со своим учителем. Юрий Николаевич много рассказывал нам, ученикам, о своей жизни, в том числе о годах Великой Отечественной войны. К сожалению, Юрия Николаевича уже нет с нами, Но я помню его рассказы и хочу поделиться с вами, чтобы сохранить память о дорогом Учителе, ветеране войны и просто прекрасном, умном, очень интересном человеке.

Юрий Николаевич вспоминал свою довоенную жизнь. Вот он, провинциальный, несколько стеснительный 18-летний мальчик из Полтавы в суконной куртке и папином военных галифе, поднимается по ступеням Воронихинского портика в помещение приемной комиссии прославленного Горного института и становится студентом геологоразведочного факультета. Общежитие на Малом проспекте Васильевского острова, первые друзья, первые лекции, учебные практики. А еще знакомство с самым красивым, самым непостижимым городом в мире, который для Юры стал родным на всю жизнь. Особенно запомнилось первое посещение Филармонии, где в тот вечер царствовали Вагнер, его увертюра к "Тангейзеру", и высокий стройный дирижер с гордо посаженной головой, который властно управлял оркестром

Запомнилось на всю жизнь утро 22 июня 1941 года, когда, сдав на "отлично" сессию и собираясь ехать на производственную практику в Забайкалье, Юрий мирно спал на третьем этаже комнаты в общежитии, еще не зная, что кровавый шторм войны уже захлестнул рубежи Родины. Молча выслушав правительственное сообщении Молотова, студенты последний раз вместе пообедали по-мирному в ресторане на Садовой, выпили за победу и возвращение в институт. Обед этот был прощальным – Юра тогда не мог знать, что из шести жильцов комнаты общежития вернутся после войны только трое.

В эти дни Юрию Николаевичу необходимо было принять первое в своей жизни важное, определяющее решение. Дело в том, что студенты дневного отделения Горного института имели отсрочку от мобилизации, и некоторые из них, получив высшее образование, все военные годы занимались очень важным и нужным делом – поисками и разведкой полезных ископаемых на востоке нашей страны. Юрий выбрал другой путь – подал заявление с требованием направить его добровольцем в действующую армию. Недолгая служба в истребительном батальоне, эпидемия дизентерии из-за безобразных санитарных условий на пищеблоке батальона, госпиталь на Лесном проспекте, затем несколько пересылок – и вот он в штабе 73-го артиллерийского полка.

Во время войны Дом Советов был широко известен в 42-ой армии, защищавшей наш город –здесь базировались воинские подразделения. Северную часть Дома Советов занимали ракетчики, связисты и разведчики Балтийского Флота, в башенке находился их наблюдательный пункт. Еще в левом дворе здания находился дивизион "Катюш", личный состав которого занимал часть подвалов и первого этажа. Проживание такого количества военного народа не смогло не отразиться на состоянии интерьера дома. В лютую, холодную зиму 1941-42 годов основным топливом для "буржуек" являлся паркет, выдираемый на верхних этажах, а многослойная фанера дверей использовалась для изготовления огневых артиллерийских планшетов. Интересно, что до июня 1943 года в прекрасно наблюдающееся с немецких позиций массивное здание Дома Советов не было выпущено ни одного снаряда. Дело в том, что разведкой фронта была запущена дезинформация, что в здании находятся 2000 пленных немецких офицеров, и фашисты не стреляли

В правой (южной) части здания, если смотреть со стороны Московского проспекта, размещался штаб 73-го Артиллерийского полка, который удерживал блокадное кольцо Ленинграда с сентября 1941 года по январь 1944 г. и участвовал в прорыве этого кольца, освобождении ленинградской земли от фашистов. Полное название этого воинского соединения:73-й Дважды Краснознаменный Гатчинский армейский пушечный артиллерийский полк. Интересна военная история полка, который встретил утро 22 июня 1941 года в Литве, на границе с Германией. Полк был укомплектован кадровыми опытными офицерами, а в число сержантского и солдатского состава входили в основном старослужащие. Поэтому внезапность фашистского нападения не вызвала паники, и полк оказал достойное сопротивление врагу. Затем началось организованное отступление со всей материальной частью до эстонского города Тарту. Здесь полку удалось организовать сильную оборонительную линию и 19 дней защищать город. Это было время, когда на некоторых других направлениях немцы продвигались по 50 километров в день. Полк, естественно, попал в окружение, спасти орудия, к которым уже не было снарядов, было невозможно, и командир полка отдал приказ: выходить повзводно, только со стрелковым оружием. Проявив мужество и военную смекалку, практически весь состав полка организованно вышел из окружения.

В 1943 году полк был награжден орденом Боевого Красного Знамени за успехи в контрбатарейной борьбе и в связи с 20-тилетием образования. Орден вручал командующий артиллерией Ленинградского фронта генерал Одинцов. В правом дворе Дома Советов было проведено построение личного состава, свободного от боевого дежурства на огневых и наблюдательных пунктах. Командир полка берет знамя и подходит к командующему артиллерией Ленфронта генерал-лейтенанту Одинцову, тот прикрепляет к знамени орден и орденские ленты. Командир полка встает на одно колено и целует край знамени. После этого полк проходит торжественным маршем. Правофланговым в взводе охраны знамени шел сержант Юрий Николаевич Капков. Затем состоялся праздничный обед, на котором главным блюдом была рисовая каша!

Юрии Николаевич был сначала телефонистом, а затем командиром отделения топографов – вычислителей одной из батарей полка.

Фронтовая жизнь заставила Юру отбросить многие прежние привычки и срочно привыкать к новым необычным условиям. Жить пришлось в землянке, спать на деревянных нарах, естественно, без постельного белья, одеял и подушек. Накрывались плащ-палаткой, а под голову – шапка или противогаз. В землянке была печка-буржуйка, а дров, разрушенных деревянных домов вокруг, было много: пили, руби и жги. Как издавна повелось в русской армии, выдавалось нижнее белье: белые бязевые подштанники и рубаха без пуговиц на завязочках, защитная гимнастерка и брюки, портянки, а на ноги – ботинки и обмотки, это такой предлинный трикотажный бинт с длинной завязкой на конце, в котором тепло в холодное время. Еще у Юрия была серая суконная шинель на крючках и очень удобная штука – плащ-палатка, которая могла служить подстилкой, плащом, а иногда – действительно палаткой. Еще выдали ремень, вафельное полотенце и мыло, никаких зубных щеток и порошка не дали, что было непривычно выросшему в семье врачей Юрию.

Умывание – вода из снега, бритье самостоятельно, стрижка – полковой парикмахер. Бани обязательно устраивались даже в самую тяжелую зиму 1941-42 годов. Старшина снабжал чистым бельем, а фельдшер систематически проверял всех на вшивость! В условиях блокады удалось избежать не только тифозных эпидемий, но и массовой вшивости.

Землянки и блиндажи, где в жилых отсеках были деревянные, реже –

земляные нары. Для освещения использовались фонари "летучая мышь", которые давали достаточно освещения для работы с картами и планшетами, а еще знаменитые "катюши" – гильза от снаряда сплющивалась, вставлялся суконный фитиль и заливалась солярка. Это артиллерийская часть, а вот пехота использовала для освещения "телефонную лучину" – поджигали провод в просмоленной обмотке, коптило по-черному, и солдаты были чумазые, как негры.

Кругом было много разрушенных домов. В каждой землянке была печка: настоящая кирпичная плита, или буржуйка, или молочный бидон с трубой и вырубленным сбоку окошком. Но землянка есть землянка – как ее не топи, на полу холод и иней, из щелей дует, наметая белоснежный курганчик. Удивительно, что при такой одежде, кормлении, жилье солдаты практически не болели.

В полку каждая батарея имели свои стационарные кухни. В управлении дивизиона, где служил Юрий Николаевич, такая кухня было оборудована в бетонной трансформаторной будке на 16-м километре дороги на Пушкин. Землянки, расположение батарей за годы блокады менялись, а вот кухонный "дот" стоял незыблемо!

Рацион солдата-фронтовика отличался от рациона жителей блокадного города. Декабрь 1943 года: хлеб – 300 г. Сухари – 100 г., сахар – 35 г., крупа –100 г., мука – 100 г., масло – 50 г., мясо – 90 г.

Жизнь солдата – это большая плотность и частота артиллерийских обстрелов, бомбежки, тысячи кубов земли, перелопаченных при сооружении окопов, блиндажей землянок, сотни килограммов перенесенных боеприпасов, круглосуточные дежурства, несение постовой службы, многокилометровые хождения с донесениями, жилье в промерзлых землянках. Огромным преимуществом фронтовиков было то, что они были освобождены от вещевых и продовольственных забот и жили в дружном коллективе единомышленников,

Как известно, штаб – это мозг любой войсковой части, а нервы – это связь, которая в 73-м артполку всю блокаду была телефонная, проводная. Общая длина проводов составляла более 70 км. – связывались штабы дивизионов и полка, огневые позиции и наблюдательные пункты. Головной болью телефонистов были обрывы линий из-за частых обстрелов и бомбежек. Обычно у каждого телефона дежурило по два человека, которые по очереди бегали на устранение обрывов. В тот день вместе с Юрием Николаевичем дежурил Иван Мельник, солдат с Украины, здоровяк с всегда улыбающейся круглой физиономией. Немцы перед началом обстрела города наносили огневые налеты по переднему краю и далее вглубь по блиндажам штаба, чтобы нарушить связь и сделать наш ответ малоэффективным.

Прервалась связь с НП-4, который находился на Пулковских высотах. Иван шел по линии, пропуская провод в кулаке и мысленно просил, чтобы снова не начался обстрел. Иван нашел конец оборванного провода, закрепил на кусте, пошел искать другой конец, нашел и присел, чтобы соединить два конца и в это время сзади раздался взрыв и Мельник почувствовал сильнейший удар взрывной волны по спине и затылку. Неизвестно, сколько прошло времени, кода сознание Ивана начало проясняться. Он подвигал головой, посмотрел на руки и ноги и понял, что не ранен, а контужен. И еще он понял, что обстрел предшествовал артиллерийскому налету на город, НП-4 засек вражескую батарею, а ее координаты не успели передать из-за обрыва телефонной линии. Необходимо было быстро соединить провода, но руки не слушались, и тогда Иван Мельник поднял руки с зачищенными проводами, наклонил голову и зубами соединил концы и опять потерял сознание. В штабе дивизиона появилась связь, начали передавать координаты батареи, которая вела огонь по Ленинграду, затем рассчитали данные огня, передали на огневую, и вражеская батарея была подавлена. К Ивану пришли на помощь, контуженного довели до блиндажа, оказали необходимую медицинскую помощь, и он встретил День Победы!

Однажды Юрию Николаевичу с командиром взвода разведки было поручено подыскать поближе к передовой места для огневых позиций и наблюдательных пунктов. Там у самой линии фронта, изрядно поползав, наметили позиции и остановились перекурить. Неожиданно увидели: впереди, среди самого огня, у высоты 84.6, маленькая девчушка-санинструктор перевязывала и вытаскивала раненых. Считалось, что в этом месте среди белого дня даже спуститься набрать фляжку воды было невозможно. Все снабжение боеприпасами и продуктами питания шло только ночью, и то при тревожащем обстреле. А тут, среди бела дня, на виду у всех девчушка спасает наших. Значительно позже Юрий Николаевич вспоминал, что такое он видел впервые за всю войну. Ни в этих ли боевых эпизодах кроется ответ на вопрос: "Почему мы отстояли Ленинград?" Единственный из всех крупных городов мира, на улицы которого никогда не ступала нога врага во время любой войны.

По делам службы Юрию Николаевичу приходилось бывать в осажденном городе, где все 900 дней блокады продолжалась жизнь

Всю блокаду работала женская парикмахерская на Невском в доме 54. Работали театры, проходили концерты. Даже в самые тяжелые дни блокады 1941-42 годов творческая жизнь в городе не прекращалась. Работали административные учреждения, типографии, поликлиники, детские сады, театры, публичная библиотека и библиотека Академии Наук, продолжали работу ученые и творческая интеллигенция. Дмитрий Дмитриевич Шостакович именно здесь сочинил знаменитую 9-ю Ленинградскую симфонию. В городе, несмотря на блокаду, продолжалась культурная, интеллектуальная жизнь. Летом 1942 года были открыты некоторые учебные заведения, театры и кинотеатры; состоялись даже несколько джазовых концертов. В первую блокадную зиму продолжали работать несколько театров и библиотек – в частности, на протяжении всего периода блокады были открыты Государственная Публичная библиотека и библиотека Академии наук. Не прерывало своей работы Ленинградское радио. В августе 1942 года была вновь открыта городская филармония, где стали регулярно исполнять классическую музыку. Во время первого концерта 9 августа в филармонии оркестром ленинградского радиокомитета под управлением Карла Элиасберга была впервые исполнена знаменитая Ленинградская Героическая симфония Дмитрия Шостаковича, ставшая музыкальным символом блокады. Всю блокаду в Ленинграде были открыты действующие храмы.

Есть такое человеческое чувство, которое существует всегда, даже в годы самой ужасной и кровопролитной войны. Это – Любовь. История любви Юрия Николаевича – самая удивительная из всех подобных историй, о которых я слышал. Или читал!

В декабре Юрий неожиданно получил письмо, самое важное и значимое в своей жизни, на треугольнике с печатью "Проверено военной цензурой" было написано редкое в то, да и в наше время имя Сильвия.

Юра вспомнил учебную геологическую практику в Крыму более двух лет назад. Проходили трехдневный маршрут, для ночевки была выбрана школа, вокруг которой были огороды с высокими стеблями кукурузы, зарослями помидоров и огурцов. Группа студентов, стоящая рядом с седовласым академиком, руководителем практики, заметила, как среди зеленой помидорной ботвы то появлялась, то исчезала красивая светловолосая голова. Глядя на эту картину, академик вполголоса пропел: "Среди зелени мелькает русая головка". А владелицей этой милой головки оказалось автор пришедшего письма, Сильвия Эллек, которую тогда встретили с ее вкусной добычей смехом и аплодисментами. Еще вспомнились танцевальные вечера в институте, короткая прогулка, пожалуй, и все. Они учились на разных специальностях, и круг общения был различный у нее, коренной петербурженки, и у него – провинциального юноши, жившего в общежитии. Письмо было короткое, и главное, что там было написано: "Распространяться о былом и думах сейчас не буду, так как основная цель этого письма – наладить с тобой почтовые отношения. Так вот, если имеешь желание – пиши, буду очень рада". Желание у Юрия было, но в наступившем 42-ом году писем было немного. Юра и Сильва как бы знакомились, рассказали друг другу о родителях, своем детстве, некоторых взглядах на жизнь, делились новостями об однокашниках. Юре запомнилось, что они оба обрадовались, когда выяснилось, что родились почти в один день – в феврале. Это была просто товарищеская переписка молодой женщины с фронтовиком, каких было очень много в дни войны. И подписывались письма так "с приветом, Сильвия", "с приветом, Юра". За первый год переписки, а год войны можно справедливо считать за два, Сильва и Юра многое выяснили друг о друге: вкусы, взгляды на жизнь, склонности. Юра стал постепенно ждать писем от Сильвы, чаще думать о ней.

И вот пришло письмо, в котором прозвучали какие-то новые, незнакомые нотки: страх за его военную судьбу, большой интерес к его быту на войне, появились какие-то ласковые интонации, Сильвия дала понять, что сильно без него скучает. Перечитав это письмо несколько раз, Юрий ясно почувствовал, что постепенно к его сердцу прикасаются ласковые женские руки. И с тех пор он думал только об одной женщине, о милом Сильвенке, как он стал обращаться к своей тогда уже любимой женщине летом этого, видимо, очень счастливого для него 43 –го военного года. Их эпистолярный роман из дружеского постепенно перешел в любовный, наполненный взаимными признаниями, определенной ревностью и уже робкими, неуверенными надеждами на будущую совместную жизнь. Юра писал в декабре этого года: "Когда рядом со мной убивают или ранят товарища, я становлюсь злее, и на мысль: "а ведь меня могло тоже" отвечаю надеждой: "меня ждут, я должен прийти!" Когда устаю, и работа или поход впереди, я говорю себе: "Я должен идти", ибо это приблизит нашу встречу, в которую я крепко верю". Каждое их письмо заканчивалось теперь словами: "целую, нежно целую, крепко целую". После пяти писем в 1942 году, было уже 36 в 43-м. Но основная переписка пришлась на следующий 1944 год – 76 писем В этом определяющем их отношения году они стали, возможно сами не совсем понимая, ощущать себя мужем и женой. Они прекрасно понимали, что это не реально, и каждый день ждали письма, вкладывали в каждое из этих писем всю свою душу и строили планы совместной послевоенной жизни. В тоже время были присущие всем влюбленным сомнения, иногда недопонимания, их переписка не была и не могла быть ровной и однообразной.

И вот наступил 1945 год. Юрий Николаевич, как и все, был уверен, что это будет последний год войны, год нашей великой Победы! И только он один знал, что в этом году он встретится с любимой женщиной, с которой за три долгих военных года они выяснили все друг о друге: взгляды на жизнь, склонности, вкусы, симпатии и антипатии. И, казалось, что у них полное родство душ, что случается очень редко в нашей жизни. И все это только по письмам...Поэтому Юрий одновременно и ждал встречи с Сильвой и немного опасался этой встречи. Наступил сентябрь. Юрий был направлен для оформления демобилизационных документов, затем – восстановление в институте, получение места в родном общежитие, лекции и, с нетерпением, ожидание приезда Сильвы. Писем уже не было, а в конце октября пришла долгожданная телеграмма: "Такой-то поезд, вагон номер, встречай". Много лет спустя Юра вспоминал, что никогда в жизни он так не волновался. Одно дело – четырехлетняя переписка с однокурсником-фронтовиком, а встреча, личная встреча – это совсем другое. Четыре года разлуки и не просто разлуки – четыре года страшной жестокой войны. И уже не очень помнилось лицо Сильвы, ее голос. Юрку вдруг вспомнило геологическом понятии кристаллизация, как процесс возникновения и роста любви, которое возникает от взгляда, слова, жеста, интонации голоса. Но они были лишены всего этого – только письма, иногда длинные, иногда короткие, письма, в которых Сильва и Юра раскрыли друг для друга свои души, поняли, что на многие вещи они смотрят одними глазами, но все-таки это только письма. А не кончиться ли все это каким-то недопониманием, разочарованием и первая встреча окажется последний. Но какой-то внутренний голос, какая-то интуиция подсказывали Юрку, что такого быть не может, что он едет встречать единственную в этом мире, свою женщину.

Московский вокзал.

Неожиданно вдали послышался гудок, и в сереющей тьме появился светящийся тремя огнями поезд. Сразу все засуетилось и заговорило вокруг, послышались выкрики, смех, радостные возгласы, огромный людской поток направился к вокзалу. Юра, почти не выдерживая сумасшедшего стука сердца, стоял глубоко засунув руки в карманы, покусывая усы и напряженно вглядываясь в толпу. И вдруг голос: "Юрка!!" И он увидел смеющееся лицо, чуть серьезные, блестящие, еще незнакомые, но уже такие родные глаза, наполненные любовью, они смотрели так ласково и зовуще! Юра очень ясно ощутил, что он нашел ту единственную, предназначенную ему Богом женщину.

На следующий день Сильвия Оскарована Эллек и Юрий Николаевич Капков подали заявление в ЗАКС. С этого момента 55 лет они никогда не расставались, и для них не было в личной жизни никаких других мужчин и женщин. Более чем полвека Сильва смотрела на Юру такими же глазами, как в то октябрьское утро 1945 года на вокзале, и видела такой же любящий взгляд! И через десять, двадцать, тридцать лет они были очень внимательны друг к другу и как будто освещены каким-то особым внутренним светом. Эта была очень красивая пара, как будто сошедшая с картинки!

В 1948 году Юрий Николаевич Капков с отличием закончил Ленинградский Горный институт. Затем 5 лет работал в экспедициях ВСЕГЕИ. В 1953 году он был приглашен на преподавательскую работу в Ленинградский Горный, где прошел всю иерархию должностей: ассистент, старший преподаватель, доцент, профессор кафедры геохимических и радиоактивных методов разведки. С февраля 1967 по февраль 1988 года работал деканом геофизического факультета.

Мне представляется, что фронтовой жизненны опыт во многом повлиял на то, что ему удалось создать великолепный профессорско-преподавательский коллектив на руководимом им факультете и за двадцать лет воспитать, выпустить во взрослую жизнь более 2000 студентов. Многие из них сегодня руководят геологическими предприятиями. Среди выпускников факультета есть люби добившиеся больших успехов в других профессиях: депутаты различных уровней, юристы, преподаватели школ и вузов, риэлторы, бухгалтера, программисты.

Такие люди, как Юрий Николаевич Капков, не дали врагу войти в свой родной город во время Великой Отечественной войны.

Об этом замечательно написал один из тех, кто слушал лекции Юрия Николавича в Горном институте в далеких уже 50х годах прошлого века, коренной питерец, блокадник, Александр Моисеевич Городницкий:

Я горжусь, что мне посчастливилось быть одним из учеников Юрия Николаевича Капкова. Человека, который нес людям солнце".

Приложения

Сержант Ю. Н. Капков. 1943 год

Построение 73-го артиллерийского полка во дворе Дома Советов

Торжественный марш 73-го артиллерийского полка после вручения ордена Боевого Красного Знамени. Правофланговый взвода охраны знамени – Ю. Н. Капков. 1943 год

Сильвия Оскаровна Эллек

Ю. Н. Капков. 2008 год

Всреча с учениками. Слева С. М. Миронов, справа – В. С. Музылев